По переписи 1897 г. войсковых казаков с семьями насчитывалось 2.928.842 человек, или 2,3 % всего населения. Основная масса казаков (63,6 %) проживала на территории 15 губерний, где существовало 11 казачьих войск - Донское, Кубанское, Терское, Астраханское, Уральское, Оренбургское, Сибирское, Забайкальское, Амурское и Уссурийское. Самым многочисленным было донское казачество (1.026.263 человек или около трети общего числа казаков страны). Оно составляло до 41 % населения области. Затем шли Кубанское - 787.194 чел. (41 % населения Кубанской обл.). Забайкальское - 29,1 % населения области, оренбургское - 22,8 %, терское - 17,9 %, столько же амурское, уральское - 17,7 %. На рубеже веков наблюдался ощутимый прирост населения: в период с 1894 по 1913 гг. численность населения 4-х самых крупных войск увеличилось на 52 % 2.

Войска возникли разновременно и на разных принципах - для Войска Донского, например, процесс врастания в российское государство шёл с XVII по XIX в. Сходной была судьба некоторых иных казачьих войск. Постепенно вольное казачество превращалось в военно-служилое, феодальное сословие. Шло как бы "огосударствление" казаков. Семь из одиннадцати войск (в восточных районах) создавались правительственными указами, с самого начала строились как "государственные". В принципе, казачество было сословием, однако, сегодня всё чаще раздаются суждения о том, что это также и субэтнос, характеризуемый общей исторической памятью, самосознанием и чувством солидарности 3.

Рост национального самосознания казаков - т.н. "казачий национализм" - ощутимо наблюдался в начале ХХ в. Государство, заинтересованное в казачестве, как военной опоре, активно поддерживало эти настроения, гарантировало определённые привилегии. В условиях нарастающего земельного голода, поразившего крестьянство, сословная замкнутость войск оказалась удачным средством защиты земель.

На протяжении своей истории казачество не оставалось неизменным - каждая эпоха имела своего казака: сначала это был "вольный человек", затем его сменил "служилый человек", воин на службе государства. Постепенно и этот тип стал уходить в прошлое. Уже со второй половины XIX века преобладающим становится тип казака-фермера, которого только система и традиция заставляли браться за оружие 4. В начале ХХ века наблюдалось нарастание противоречий между казаком-фермером и казаком-воином. Именно последний тип старалась сохранить и порой искусственно культивировала власть.

Менялась жизнь, и, соответственно, менялись и казаки. Всё более ярко проявлялась тенденция к самоликвидации войскового сословия в его традиционном виде. Дух перемен как бы носился в воздухе - первая революция пробудила у казаков интерес к политике, на самом высоком уровне обсуждались вопросы распространения столыпинской реформы на казачьи территории, введения там земств и проч.

Рубежным и судьбоносным для казачества стал 1917 год. События Февраля имели серьёзные последствия: отречение императора, помимо всего прочего, разрушило централизованное управление казачьими войсками. Основная масса казачества длительное время находилась в неопределённом состоянии, не принимала участия в политической жизни - сказалась привычка к повиновению, авторитет командиров, слабое понимание политических программ. Между тем, политики имели своё видение позиций казаков, скорее всего обусловленное событиями первой русской революции, когда казаки привлекались к несению полицейской службы и пресечению волнений. Уверенность в контрреволюционности казачества была свойственна и левым, и правым. А между тем, капиталистические отношения всё глубже проникали в казачью среду, разрушая сословие "изнутри". Но традиционное осознание себя как единой общности несколько консервировало этот процесс.

Однако, достаточно скоро на смену понятной растерянности пришли самостоятельные инициативные действия. Впервые проводятся выборы атаманов. В середине апреля Войсковой Круг избрал войскового атамана Оренбургского казачьего войска генерал-майора Н.П.Мальцева. В мае Большой Войсковой Круг создал Донское войсковое правительство во главе с генералами А.М.Калединым и М.П.Богаевским. Уральские казаки вообще отказались избирать атамана, мотивируя отказ желанием иметь не единоличную, но народную власть.

В марте 1917 г. по инициативе члена IV Государственной думы И.Н.Ефремова и заместителя войскового атамана М.П.Богаевского был созван общеказачий съезд с целью создания специального органа при Временном правительстве для отстаивания интересов казачьего сословия. Председателем Союза казачьих войск стал А.И.Дутов, активный сторонник сохранения самобытности казачества и его свобод. Союз стоял за сильную власть, поддерживал Временное правительство. В тот период А.Дутов называл А.Керенского "светлым гражданином земли русской".

В противовес леворадикальные силы создали альтернативный орган 25 марта 1917 г. - Центральный совет трудового казачества во главе с В.Ф.Костенецким. Позиции этих органов были диаметрально противоположны. Они оба претендовали на право представлять интересы казаков, хотя ни тот, ни другой не являлись подлинными выразителями интересов большинства, выборность их также была весьма условна.

Уже к лету у казачьих вождей наступило разочарование - и в личности "светлого гражданина", и в той политике, которую проводило Временное правительство. Нескольких месяцев деятельности "демократического" правительства оказалось достаточно, чтобы страна оказалась на грани краха. Выступления А.Дутова в конце лета1917 г., его упрёки к власти предержащей горьки, но справедливы. Наверное, он был одним из немногих, кто уже тогда занимал твёрдую политическую позицию. Основную позицию казачества в этот период можно определить словом "ожидание" или "выжидание". Стереотип поведения - приказы отдаёт власть - какое-то время ещё срабатывал. Видимо поэтому Председатель союза казачьих войск войсковой старшина А.Дутов не принимал непосредственного участия в выступлении Л.Г.Корнилова, но достаточно демонстративно отказался осуждать "мятежного" главкома. В этом он был не одинок: о поддержке корниловского выступления заявили в итоге 76,2% полков, Совет Союза казачьих войск, Круги Донского, Оренбургского и некоторых других войск. Временное правительство фактически теряло казаков. Отдельные шаги с целью исправить ситуацию уже не помогали. Лишившийся своего поста А.Дутов тут же избирается на Чрезвычайном Круге атаманом Оренбургского войска.

Показательно, что в условиях углубляющегося кризиса в разных казачьих войсках их руководители придерживались в принципе одной линии поведения - обособления казачьих областей в качестве защитной меры. При первых известиях о большевистском выступлении войсковые правительства (Дона, Оренбуржья) приняли на себя всю полноту государственной власти и ввели военное положение.

Основная масса казачества оставалась политически инертной, но всё же определенная часть занимала позицию, отличную от позиции атаманов. Авторитаризм последних входил в конфликт с демократическими настроениями, свойственными казачеству. В Оренбургском казачьем войске имела место попытка создания т.н. "Казачьей демократической партии" (Т.И.Седельников, М.И.Свешников), исполком которой позднее трансформировался в оппозиционную группу депутатов Круга. Сходные взгляды заявлял Ф.К.Миронов в "Открытом письме" члену Донского Войскового правительства П.М.Агееву 15 декабря 1917 г. о требованиях казачества - "переизбрания членов Войскового круга на демократических началах" 5.

Ещё одна общая деталь: новоявленные лидеры противопоставили себя большинству казачьего населения и просчитались в оценке настроений возвращающихся фронтовиков. Вообще фронтовики - фактор, волнующий всех, способный принципиально повлиять на возникшее хрупкое равновесие. Большевики считали необходимым фронтовиков предварительно разоружить, утверждая, что последние "могут" присоединиться "к контрреволюции". В рамках реализации этого решения десятки эшелонов, идущих на восток, были задержаны в Самаре, что создало в итоге чрезвычайно взрывоопасную ситуацию. 1-й и 8-й льготные полки Уральского войска, не желавшие сдавать оружие, под Воронежем вступили в бой с местным гарнизоном. Фронтовые казачьи части стали прибывать на территории войск с конца 1917 г. Атаманы не смогли опереться на вновь прибывших: уральцы отказались поддержать создаваемую в Уральске белую гвардию, в Оренбурге на Круге фронтовики высказали атаману "неудовольствие" за то, что он "произвел мобилизацию казаков,.. внес раскол в казачью среду" 6.

Практически везде казаки, вернувшиеся с фронта, открыто и настойчиво заявили о своём нейтралитете. Их позицию разделяло большинство казаков на местах. Казачьи "вожди" так не нашли массовой опоры. На Дону Каледин был вынужден покончить с собой, в Оренбуржье Дутов не смог поднять казаков на борьбу и вынужден был бежать из Оренбурга с 7-ю единомышленниками, попытка выступления юнкеров Омской школы прапорщиков привела к аресту руководства Сибирского казачьего войска. В Астрахани выступление под руководством атамана астраханского войска генерала И.А.Бирюкова продолжалось с 12 (25) января по 25 января (7 февраля) 1918 г., после чего он был расстрелян. Везде выступления были малочислены, в основном это были офицеры, юнкера и небольшие группы рядовых казаков. Фронтовики даже принимали участие в подавлении.

Ряд станиц принципиально отказались участвовать в происходившем - как было заявлено в наказе делегатам в Малый войсковой круг от ряда станиц, "впредь до выяснения дела о гражданской войне оставаться нейтральными" 7. Однако, остаться нейтральными, не вмешиваться в начавшуюся в стране гражданскую войну казакам всё же не удалось. Крестьянство на том этапе тоже можно полагать нейтральным, в том смысле, что основная часть его, решив так или иначе в течение 1917 г. земельный вопрос, несколько успокоилась, и не спешила активно принимать чью бы то ни было сторону. Но если противоборствующим силам в тот период было не до крестьян, то о казаках они забыть никак не могли. Тысячи и десятки тысяч вооружённых, обученных военному делу людей, представляли собой силу, не учитывать которую было невозможно (осенью 1917 г. в армии было 162 конных казачьих полка, 171 отдельная сотня и 24 пеших батальона). Острое противостояние красных и белых в итоге дошло до казачьих областей. В первую очередь это произошло на Юге и на Урале. На ход событий влияли местные условия. Так, наиболее ожесточённой борьба была на Дону, куда после Октября произошёл массовый исход антибольшевистских сил и, кроме того, этот регион был ближе всего к центру.

Обе противоборствующие стороны активно старались перетянуть казаков к себе (или, по крайней мере, не пустить к противнику). Велась активная агитация словом и делом. Белые делали акцент на сохранении вольностей, казачьих традиций, самобытности и проч. Красные - на общность целей социалистической революции для всех трудящиеся, товарищеских чувствах казаков-фронтовиков к солдатам. В.Ф.Мамонов обращал внимание на схожесть элементов религиозного сознания в агитации красных и белых, а также методов пропагандистской работы 8. Вообще же, искренними не были ни те, ни другие. Всех в первую очередь интересовал боевой потенциал казачьих войск.

В принципе казачество однозначно не поддержало никого. Относительно того, насколько активно казаки присоединялись к тому или иному лагерю, обобщённых данных нет. Практически полностью поднялось Уральское войско, выставившее к ноябрю 1918 г. 18 полков (до 10 тыс. сабель) 9. Оренбургское казачье войско выставило девять полков - к осени 1918 г. в строю было 10 904 казака. Призыв дал примерно 18 % от общего числа боеспособных казаков Оренбургского войска 10. Тогда же, осенью 1918 г., в рядах белых было примерно 50 тыс. донских и 35,5 тыс. кубанских казаков 11.

По данным В.Ф.Мамонова, на Южном Урале весной 1918 г. были созданы 1-й Советский Оренбургский трудового казачества полк (до 1000 человек), пять красноказачьих отрядов в Троицке (до 500 человек), отряды И. и Н.Кашириных в Верхнеуральске (около 300 человек). К осени на стороне красных было более 4 тысяч оренбургских казаков 12. В сентябре 1918 г. на Южном фронте действовало 14 красноказачьих полков. Отметим, что речь идёт о формированиях, называвшихся полками - но нет точных данных о численности военнослужащих в таковых. К февралю 1919 г. в Красной армии было 7 - 8 тыс. казаков, объединённых в 9 полков. В докладе казачьего отдела ВЦИК, составленном в конце 1919 г., делался вывод, что красное казачество составляло 20 % от общего числа, и от 70 до 80 % казаков по разным мотивам было на стороне белых 13.

Может быть, это прозвучит несколько парадоксально, но нейтралитет казаков не устраивал никого. Самой силой обстоятельств казачество было обречено на участие в братоубийственной войне 14.

Воюющие стороны требовали от казаков выбора: и словом ("Так знайте же, кто не с нами, тот против нас. Нам нужно окончательно договориться: или идите вместе с нами или берите винтовки и сражайтесь против нас", - заявлял председатель Оренбургского ВРК С.Цвиллинг на 1-м губернском съезде Советов 12 марта 1918 г. 15) и делом, стремясь силой заставить казаков присоединиться к борьбе.

В условиях, когда казачество выжидало, у коммунистов был реальный шанс покончить с вооружённым противостоянием. Большинство казаков всё же предпочитало оставаться нейтральными. Однако стереотипы представлений о казаках, политическая нетерпимость, ошибки в политике привели к кризису. Он назревал постепенно, поэтапно. Это хорошо видно на примере событий в Оренбуржье. В первые три дня после вхождения в Оренбург Красной гвардии несколько десятков станиц заявили о признании советской власти. Но оренбургские большевики не искали диалога с казачеством, требуя исключительно подчинения. Рассылка по ближайшим станицам продотрядов привела к возникновению партизанских отрядов "самозащиты". ВРК 3 марта 1918 г. пригрозил, что если "какая-нибудь станица окажет содействие контрреволюционным партизанским отрядам приютом, укрывательством, продовольствием и пр., то станица такая будет уничтожаться беспощадно артиллерийским огнем" 16. Угроза была подкреплена взятием заложников. С 23 марта, по свидетельству очевидцев, в городе началась настоящая "охота на казаков" 17. Совершались массовые убийства исключительно за принадлежность к казачьему сословию - это были преимущественно инвалиды, пожилые, больные люди. Как ответная мера - уничтожение нескольких продотрядов в казачьих станицах.

Следующий этап - набег партизанских отрядов на Оренбург в ночь с 3 по 4 апреля. Партизаны удерживали несколько улиц в течении нескольких часов, потом отошли. Ненависть, подозрительность и страх вновь всколыхнулись - как следствие, опять начались расправы над казаками без суда. В казачьем Форштадте три дня продолжались самосуды. Начались облавы по близлежащим станицам, аресты священников казачьих приходов, расстрелы "враждебных элементов", контрибуции и реквизиции. Артиллерийским огнём было уничтожено 19 станиц. Станицы запаниковали. Потоком пошли протоколы станиц о желании начать мирные переговоры. В протоколе общего собрания ст. Каменно-Озёрной было показательное замечание: "мы меж двух огней" 18.

Однако коммунистические власти ответили очередным ультиматумом, пригрозив "беспощадным красным террором": "Виновные станицы" будут "без всякого разбора виновных и невиновных сметаться с лица земли" 19.

На съезде трудового казачества 8 мая казаки поставили очень остро вопрос об отношении к ним - "нас, казаков большевики не признают"; "слово "казак" и с арестованным расчёты коротки". Приводились многочисленные факты насилия в отношении казаков. Собравшиеся требовали прекращения неоправданных арестов и расстрелов, реквизиций и конфискаций. Но даже в конце мая губисполком и военно-революционный штаб принимали постановления, требуя прекратить продолжающиеся самосуды и разрушения станиц. Подобные действия оттолкнули казаков от советов, подтолкнули колеблющихся. Отряды самообороны стали основой армии КОМУЧа.

Сходная ситуация имела место на Дону: в станице Вёшенской в конце 1918 г. произошло восстание против белых. В ночь на 11 марта 1919 г. восстание вспыхнуло вновь, теперь уже по причине недовольства политикой большевиков.

Несмотря на совершенно различные, казалось бы, цели, обе стороны действовали практически одними методами. В начале 1918 г. Оренбург в течении нескольких месяцев был под контролем красных, затем в город вступил атаман А.Дутов. Порядки, им устанавливаемые, были удивительным образом схожи с порядками, насаждавшимися коммунистическими властями. Современники подметили это почти сразу же - в меньшевистской газете "Народное дело" появилась статья с характерным названием "Большевизм на изнанку" 20. Из местных органов власти были тут же изгнаны политические противники. Введена цензура. Налагались контрибуции: коммунисты потребовали с оренбургской буржуазии 110 млн.руб., Покровской станицы - 500 тыс., трёх других - 560 тыс. Дутов - 200 тыс. руб. с пригородных слобод и иногородних жителей казачьего Форштадта. Появился институт заложничества: красные брали из "эксплуататорских классов", белые - "из кандидатов в будущие комитеты бедноты и комиссары" 21. Происходили аресты по классовому признаку: красные арестовывали казаков и буржуазию, белые - рабочих и за "активное участие в шайке, именующей себя большевиками". Обе стороны легко нарушали принципы традиционной законности. Так, "расстрельный" приказ Дутова, объявленный 21 июня, распространялся "на все преступления, совершённые с 18 января с.г., т.е. со дня захвата большевиками власти в г.Оренбурге" 22. Трибуналы красных, в свою очередь, опирались на "революционное правосознание".

Симптоматично, что в равной мере от тех и других пострадали казаки, пытавшиеся вести диалог с властью. Почти сразу после занятия Оренбурга красными была закрыта казачья газета, бывшая в оппозиции атаману Дутову, арестованы казаки, выступавшие за диалог с Советами. Распущен исполком Совета казачьих депутатов. Позднее эти же люди были репрессированы Дутовым.

Свою слабость стороны маскировали угрозами. Оренбургский ВРК обратился к казакам с ультиматумом, требуя в два дня "сдать вооружение" и "каждого человека вредного из своих членов". За неисполнение штаб угрожал расстрелом станиц "артиллерийским огнем и снарядами и удушливыми газами". За убийство или покушение на красногвардейца грозили расстрелом всей станицы: "за одного - сто человек". В новом ультиматуме через несколько дней штаб опять угрожал "беспощадным красным террором" 23.

Ещё одним свидетельством слабости можно считать готовность, с которой стороны относили свои провалы на счёт успехов другой стороны. Большевики всё более становились своеобразным "жупелом", которым атаманы запугивали казаков в своих интересах. Любое несогласие с атаманом в итоге стало приписываться влиянию большевиков, как это было, например, в Оренбурге с 4-м полком. Было предложено его распустить, "как распропагандированный большевиками", хотя на деле казаки этого полка только выступили с претензиями к Кругу 24. Факт наличия у партизан, совершивших набег на Оренбург 4 апреля 1918 г., белых повязок был истолкован коммунистами как признак белой гвардии. Логика последующих рассуждений: белая гвардия - это буржуазия, офицеры; следовательно, набег совершён казачьими офицерами, кулачьём и т.п. В итоге всё случившееся было объявлено деянием Дутова, который не имел к этому никакого отношения.

Обе стороны скрывали свою слабость в насилии, достаточно демонстративно перекладывая "вину" отдельных лиц на всю станицу. Дутовцы устраивали расправы над станицами, не подчиняющимися мобилизации. М.Машин приводил свидетельства о ст. Ключевской, которая "расстреляна вся поголовно", местечке Солодянка, которое "было все сожжено и разбито" 25. Аналогично поступали войска В.Блюхера: под их нажимом казаки отступили из станицы Донецкой, вслед за ними в соседние крестьянские хутора отошли "казаки с семьями, не принимавшие участия". Тем не менее, сообщал Блюхер, "выведя из станицы оставшихся женщин и детей, за восстание, усиленную порчу пути, декабрьское восстание станица была предана огню" 26. Расстрелы становились массовым явлением. За два месяца действия директивы на Дону было расстреляно не менее 260 казаков. На территориях Уральского и Оренбургского войск, где в это время были белые правительства, только в Оренбурге в январе1919 г. за уклонение от службы в белой армии было расстреляно 250 казаков.

Хотели этого красные и белые, или нет, но карательные меры одной стороны неизбежно подталкивали казаков на сторону противников. Генерал И.Г.Акулинин писал: "Неумелая и жестокая политика большевиков, их ничем не прикрытая ненависть к казакам, надругательства над казачьими святынями, и особенно кровавые расправы, реквизиции и контрибуции и разбои в станицах - все это открыло глаза казакам на сущность Советской власти и заставило взяться за оружие" 27. Однако он умалчивал, что белые действовали аналогичным образом - и это тоже "открывало казакам глаза". Территории, побывавшие под одной властью, и хлебнувшие там лиха, сильнее желали другую в надежде на лучшее.

Как же поступали казаки, оказавшись между большевизмом слева и справа? Просто отсидеться в стороне оказалось невозможно. Если для крестьян ещё оставалась такая возможность - определённые "медвежьи углы" оказывались вне зон боевых действий и досягаемости воюющих сторон, то для казаков это практически исключалось - фронты проходили именно по войсковым территориям.

Пассивной формой противодействия можно считать дезертирство: уклонение от мобилизации, уходы с фронта. В условиях гражданской войны, когда ни одна из властей не могла однозначно считаться властью легитимной, по сути своей меняется и содержание понятия "дезертир". Каждая власть - неважно, "белая" или "красная" - исходила из своего "права сильного" проводить мобилизации. Отсюда - неподчинившийся и становился дезертиром. Именно сила, насилие, или угроза таковым, и было тем, что удерживало мобилизованных в рядах воинских формирований. И по мере того, как власть слабела и начинала терпеть поражения и неудачи, усиливался поток беглецов из её рядов. Парадокс, но и белые и красные, провозглашая нередко диаметрально противоположные лозунги, сошлись в одном - в оценке крестьян и казаков как потенциального пушечного мяса, откуда можно бесконечно черпать для себя пополнение.

Дезертирство для казачества было явлением новым - измена присяге и долгу всегда осуждалась. А.И.Деникин писал, что в мировую войну казачество, в противность всем прочим составным частым армии, не знало дезертирства. Теперь же дезертирство стало массовым и пользовалось явной поддержкой населения. Станичники добровольно снабжали дезертиров продуктами, фуражом, лошадьми, и кроме всего этого укрывали их. Дошедшие до нас данные о количестве дезертиров отрывочны, и не позволяют дать цельную картину явления. В казачьих станицах таковых насчитывалось от 10 до 100 человек в каждой 28. Основную массу дезертиров составляли те, кто рассчитывал отсидеться до лучших времён. Фактически речь шла о нежелании крестьян воевать в рядах любой армии, а также о нежелании покидать на долгое время своё хозяйство. По сведениям чекистов, в казачьих станицах Оренбургской губернии дезертиры устраивали открытые собрания, где постановляли не являться в части 29.

Для борьбы с дезертирами широко применялись облавы - в документации советских чиновников это именовалось "выкачкой". В отдельных районах они делались едва ли не ежедневно, но всё равно не добивались успеха. Облавы часто превращались в боевые действия местного значения. Многие дезертиры были вооружены, и при нежелании сдаться и оказании сопротивления карательные отряды стремились их просто уничтожить.

Другим способом было уклонение от службы - постоянно возрастало число отказов, распространёнными стали попытки увильнуть путём отказа от казачьего звания. По Оренбургскому войску был издан специальный приказ, по которому "исключенные из войска Оренбургского казаки без всякого следствия и суда передавались в лагерь для военнопленных" 30.

С конца 1918 г. частыми явлениями стали отказы от ведения военных действий, массовые переходы на сторону Красной Армии. Зимой 1918 - 1919 гг. отказались воевать девять уральских полков, один полк (7-й) перешёл на сторону красных. В мае 1919 г. Колчак распорядился расформировать Отдельную Оренбургскую армию из-за потери последней боеспособности.

Особой формой противодействия стали казачьи партизанские отряды "самообороны", которые стали создаваться в станицах, для обороны от любой внешней угрозы. Основу их составляли казаки запасного разряда и неслужившая молодёжь. Упрощённая биполярная схема расстановки сил в гражданской войне, господствовавшая в отечественной литературе на протяжении десятилетий, неизбежно относила казаков-партизан к одному из лагерей. Оренбургские партизаны, противодействовавшие реквизициям красных отрядов, стали восприниматься как "белые"; казачьи отряды (в т.ч. Ф.Миронова) встретившие летом 1918 г. белых на пути к Волге - "красными". Однако всё было значительно сложнее: так, одним из отрядов оренбургских казаков в 1918 г. командовал Попов, позднее, в 1921 г., присоединившийся со своим отрядом к выступлению красного командира Т.Вакулина 31.

Естественна постановка вопроса - какова была позиция основной массы казачества? Разумеется, казачье сословие уже в начале ХХ века не было той единой общностью, легенды о которой активно поддерживались заинтересованными силами. Расслоение проникало в казачью среду всё глубже и глубже, интересы различных групп в отдельных вопросах доходили до антагонизма. Противоречия эти были вызваны не столько имущественными различиями, сколько отношением к войне. Естественно, существовали экстремисты справа и слева, но едва ли можно утверждать, что именно они определяли общую картину. Хотя, в принципе, все желали считать себя выразителями воззрений всего казачества. Позиция казачества, конечно же, несколько корректировалась под воздействием внешних факторов. И в то же время она оставалась неизменной в своей основе.

В воззрениях крестьянства и казачества было очень много общего. В принципе, как нам кажется, казаков, как земледельческое население, точно - также, как и крестьянство, волновали два важных вопроса: "земля и воля". Сравнение, разумеется, условное - оба элемента этой формулы применительно к крестьянству и к казачеству наполняются несколько иным содержанием. Впрочем, и для крестьянства в различные периоды они звучали по-разному.

Вопрос о земле стоял для казачества столь же остро, как для крестьян. Хотя было и принципиальное различие: последние искали, где недостающую землю найти, казаки искали пути уже имеющуюся у них землю сохранить.

Подъём т.н. "антисоветских" выступлений казаков мы наблюдаем весной 1918 г., когда аграрная политика Советской власти заставляет массы казачества отказаться от "нейтрализма". Во-первых, это были действия продотрядов, отношение к которым казачества и крестьянства было одинаково враждебным. Но значительно более серьёзным фактором стало земельное законодательство. Предложенный коммунистическим правительством вариант разрешения земельного вопроса за счёт казачьих территорий в принципе исключил возможность какого-либо союза земледельцев, вбил клин между силами, могущими в потенциале стать решающим фактором в судьбе страны. Декрет о земле и в ещё большей степени Основной закон о социализации (27.1. 1918 г.) нашли отклик в первую очередь у крестьянства. Казачество от них ничего не получало. Более того, по закону о социализации, оно теряло участки, ранее сданные крестьянам в аренду. На Дону и Кубани недовольство казаков могло быть хоть как-то нейтрализовано передачей рядовым казакам офицерских наделов, но в войсках восточных районов таковых наделов или вообще не было, или они были невелики (в среднем 5,2 %). Весной 1918 г. на местах впервые в значительных размерах предпринимались попытки передела земли, путём изъятия её у казаков. Восстания весны 1918 г. - это не столько восстания против Советской власти, сколько борьба за землю.

Раскол между казачеством и крестьянством стал ощутимым уже с начала ХХ века. Дефицит земли, лучшая землеобеспеченность казаков, более благожелательная по отношению к ним политика правительства, вызывали неприязненное отношение крестьян, ибо противоречило их понятиям о справедливости. В период революции 1905 - 1907 гг. левые пропагандисты специально акцентировали противостояние казаков и крестьян. Ещё более обострилось их соперничество в годы столыпинской реформы, особенно после того, как законом от 4.12.1913 г. было разрешено казакам приобретать при посредничестве крестьянского банка частновладельческие земли не только на войсковой территории, но и за её пределами. Отметим, что в 1917 г. Войсковые круги поспешили закрепить войсковые земли за казаками.

Белые правительства внесли свой "вклад", проводя чистку территории войска от "нежелательного" населения, как это делалось, например, в Оренбургском войске 32. На территории, контролируемой КОМУЧем, массовым явлением стало насильственное возвращение помещичьего имущества при помощи казачьих отрядов. Не желавшие сражаться на общем фронте КОМУЧа оренбургские казаки в итоге привлекались более всего для карательных функций, поддержания порядка и т.п. Казаки обрели вновь ощутимо привилегированное положение. Достаточно традиционная неприязнь казаков и крестьян приобрела "новое дыхание". Заведующий оренбургским губернским агитационным культурно-просветительным отделением в своём отчёте от 9 ноября 1918 г. в центральный отдел констатировал: "Казачье население резко отделяет себя от неказачьего...казачество составляет те партизанские отряды, которые карательными экзекуциями, восстановлением помещичьего землевладения, арестами агентов земельных комитетов, восстанавливают крестьянство против Учредительного собрания... и толкают крестьянство в объятия большевиков" 33. Пропасть между казачеством и крестьянством становилась всё шире и шире.

Понятие "воля" для казаков в итоге вылилось в стремление сохранения своей самобытности, широкого самоуправления, поддержку идей казачьей автономии. Эта идея, что называется, витала в воздухе и уже достаточно давно. После падения самодержавия среди казачьих лидеров родилась мысль превращения войск в нечто среднее между простой административно-территориальной единицей и национальной автономной территорией. Не ставя на том этапе вопрос о выходе из состава России, не поднимая темы создания "казачьей" государственности, они вели разговор о сувернитете, т.е. полновластии в пределах войска. Процесс некоторого обособления от остальной России у разных войск шёл разновременно. Так, на Дону казачье правительство было создано 26 мая 1917 г. Уральское казачье войско заговорило о полном отделении территории уральского казачества от Уральской области в сентябре, одновременно поставив вопрос о переименовании войска (в Яицкое). Отделение (или правильнее - обособление) территории Оренбургского казачьего войска от прочей части губернии уже к декабрю 1917 г. было свершившейся реальностью.

До начала 1918 г. обособление казачьих областей рассматривалась атаманами как меры вынужденная, временная, до созыва Учредительного собрания. Впрочем, А.Дутов уже осенью 1917 г. говорил о создании казачьей федерации для сохранения казачьей самобытности. Руководители казачьих войск по мере усиления революционного кризиса всё больше надежд возлагали на расширение автономии, пока наконец атаман Донского войска А.М.Каледин не провозгласил лозунг создания Юго-Восточного союза казаков Донского, Терского, Кубанского, Астраханского, Оренбургского и Уральского войск, а также горцев Кавказа. Дутов заявлял, что казаки должны считать себя особой нацией.

Разные политические силы, на разных этапах вкладывали в понятие автономии разное содержание.

Широкие казачьи массы понимали автономию по-своему, не связывая жестко её существование с Учредительным собранием. Так, казачья секция Челябинского уездного съезда крестьянских и казачьих депутатов ещё 17 февраля одобрила роспуск Учредительного собрания, заключив, что "в декрете, признающем Россию федеративной советской республикой... есть гарантия, что наша самобытность и исторические права будут сохранены..." 34 Значительное большинство казаков не желало поддерживать Дутова в его противостоянии, и потому было готово к диалогу с советской властью, конечно, при условии определённых гарантий сохранения казачьей автономии. Идея, на начальном этапе бывшая порождением казачьей верхушки, начинает завоевывать всё больше сторонников среди казаков. Автономия стала своеобразным гарантом от нераспространения советской власти и военно-коммунистических мероприятий. (Именно так поняли свою автономию в Башкурдистане.) Показательны свидетельства с мест: в наказе депутатам ст. Разсыпной говорилось о необходимости добиться полной автономии территории войска - "относительно остальной территории Оренбургской губернии и введения в ней советской власти, это нас не касается" 35. Ещё более выразительно название статьи в "Казачьей правде": "Делай что хошь, а нас не трожь" 36.

Ожесточённые бои января - апреля, успехи весны - лета 1918 г. усилили сепаратистские требования. 12 августа Войсковое правительство ОКВ опубликовало указ, по которому объявляло "территорию Войска Оренбургского особой частью Государства Российского" и постановило именовать её впредь "Область Войска Оренбургского". В начале марта 1918 г. Уральская область была объявлена совершенно автономной.

Широкие казачьи массы, судя по всему, понимали автономию, прежде всего, как гарантию неприкосновенности своей территории. Они упорно не желали выходить за её пределы. Так, уральцы приняли наиболее массовое участие в белом движении. Но и они долго соблюдали выдвинутое в начале 1918 г. решение - "За грань не пойдем". При Дутове оренбургские казаки не пошли за пределы войсковой территории - "ограничились тем, что расставили на границах своих владений сторожевые пикеты" 37. Это наблюдалось и позднее: в 1920 - 1921 гг. казачьи "армии" буквально кружили в определённых районах, не желая уходить далеко от родных станиц.

Казачья автономия (как в "атаманском", так и "народном" вариантах) в принципе не устраивала никого. Белое движение выступало за "единую и неделимую Россию", почему Колчак в итоге согласился передать атаманам полномочия только для решения вопросов внутреннего управления казачеством. Коммунисты, из тактических соображений поддерживавшие эту идею, в итоге упорно держались за распространение на всю территорию страны конституции РСФСР, не упоминавшей о казачьей автономии.

Среди других принципиальных моментов следует отметить отношение к форме правления. В принципе, все казачьи войска высказались относительно формы государственного устройства уже летом 1917 г., когда войсковые круги выступили за республику. В.Ленин или не владел информацией, или намеренно искажал реальность, если судить по его заявлению, относительно казачества Дона, "после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде..." 38 Почти сразу же после Февраля во всех казачьих областях вводилось демократическое самоуправление, и начинание это находило в казачьей среде самую широкую поддержку.

Особо стоит вопрос о "расказачивании". Важно уточнить, что понимать под этим. Наверное, речь следует вести о ликвидации особого сословного статуса казаков. Показательно, что о расказачивании заговорили почти сразу после Февраля - и либералы, предлагавшие ликвидировать как права, так и обязанности казаков, и сами казаки. Уже весной 1917 года на съездах казачества звучали призывы к ликвидации сословия. Естественно, речь шла о ликвидации, в первую очередь, обязанностей службы. Но был и иной подход: уравнять казаков с крестьянами в пользовании землей. Коммунисты отказывались признавать особость казаков - I-й Всероссийский съезд трудовых казаков в начале 1920 г. констатировал, что "казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлимую часть русского народа, поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, тесно спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи" 39. В рамках этого подхода ликвидировались казачьи структуры самоуправления, а заодно и все проявления самобытности. С 1920 г. шла кампания по переименованию станиц в волости. В 1921 г. в Оренбургской губ. акция неповиновения в одной из станиц проявилась в демонстративном одевании брюк с лампасами и фуражек с кокардами. Все то, что В.Ленин небрежно назвал "привычными населению архаическими пережитками" 40, для очень многих было значительно большим, и запрет - не постепенное отмирание, но насильственный запрет - был воспринят чрезвычайно болезненно. Казачье стремление к сохранению традиционности истолковывалось как намерение сохранить особое, избранное положение. Несомненно, что социальное расслоение уже достаточно глубоко проникло в казачью среду, но всё же идея казачьего единства была сильнее, она оставалась цементирующим началом.

Как нам кажется, не совсем верно будет утверждать, что выступив в итоге на чьей-либо стороне, казаки, тем самым, однозначно стали красными или белыми. Традиционно принятые в советской литературе объяснения безусловного перехода “трудового казачества” на сторону красных в результате пропагандистской деятельности коммунистов и “кулаков” на сторону белых крайне упрощают сложную картину. Казаки сражаются не столько за кого-либо, сколько против. Казачьи части во всех белых армиях сохраняют некоторую обособленность: самарский КОМУЧ так и не смог заставить оренбургских казаков активно участвовать в боевых действиях, ограничившись полицейскими функциями. Удаление с территории враждебных сил почти сразу влекло за собой спад военной активности. Генерал И.Г.Акулинин с досадой констатировал: “после изгнания большевиков с казачьей земли, энтузиазм казаков сразу упал; появилось желание разойтись по домам, тем более что наступило время сенокоса и уборки хлебов; многие казаки по близорукости считали большевиков совершенно разгромленными; некоторые смотрели на борьбу вне территории Войска, как на дело, их не касающееся (подчеркнуто нами - Д.С.)” 41.

На начало 1919 г. приходится кризис белоказачьего движения, нарастание недовольства тяготами войны и политикой белых правительств. Экономические трудности на территориях казачьих войск приобретают катастрофический характер. Большинство войск находились в зоне военных действий, движение фронта с востока на запад и обратно усугубляло разруху 42. По мере того, как белые армии покидали войсковые территории, усиливался отток из них казаков. На наш взгляд, массовые переходы на сторону красных не есть результат идейного выбора, а просто возвращение домой. За пределы России, в эмиграцию, ушли прежде всего те, для кого не было дороги назад. Остальные же попытались приспособиться к новым условиям. Установление на казачьих территориях т.н. “Советской власти”, а фактически власти коммунистической партии, сделало самым актуальным вопрос о взаимоотношениях партии и казаков.

Следует признать, что коммунистическое руководство относилось к казачеству однозначно, видя в нем в первую очередь “опору трона и реакции”. Исключительно враждебно высказывался Л.Троцкий, утверждая на страницах “Казачьей правды”, что казачество “всегда играло роль палача, усмирителя и прислужника императорского дома”. “Казак, - продолжал далее он, - ...малоинтеллигентный человек, лгун и доверять ему нельзя...приходится заметить сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира” 43. Неприязненно и с недоверием к казакам относился И.Сталин. Показательно его письмо В.Ленину из Царицына 4 августа 1918 г. с обвинениями Ф.Миронова в поражениях, ставя последнему в вину “казачий состав войск”, которые “не могут, не хотят” сражаться с “казачьей контрреволюцией” 44. А, между тем, на деле войска Миронова удержали Царицын. “Исконным орудием русского империализма”, которое издавна эксплуатирует “нерусские народы на окраинах” назвал Сталин казаков на страницах “Правды” в декабре 1919 г. 45 Впрочем, и В.Ленин не был свободен от предубеждения: “На Южном фронте... гнездо несомненно контрреволюционного казачества, после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде...” 46 Подобные оценки были типичны для значительной части коммунистического руководства и были определяющими в проводимой политике. Недоверие к казакам наблюдалось на всех этапах гражданской войны. Нам кажется симптоматичным, что после выступления Ф.Миронова в причастности к нему был обвинен Казачий отдел ВЦИКа, дела которого были опечатаны 47.

Коммунисты поставили себя вне остального общества, точнее, над ним. Руководство партии требовало от рядовых партийцев непримиримости ко всем врагам, а таковыми становились все, в чём-либо не согласные с линией РКП(б). Для коммунистов была свойственна удивительная убеждённость, что только они, их партия, знают верный путь к счастью, только они поступают верно. Такой подход изначально лишал эту партию союзников и исключал равноправный диалог с кем бы то ни было, тем более, с крестьянством и казачеством. Всех прочих следовало вести за собой - в партийных документах очень часто встречаются слова о политической отсталости масс, “отсталом Дону” и т.п. Земледельческое население надлежало “расколоть”, а также “долго и с большим трудом и большими лишениями... переделывать” 48. Шло жесткое навязывание новых правил, ценностей, критериев - очевидно полное игнорирование традиций, привычек как российской деревни, так и казачьей станицы. Союзником мог быть только тот, кто безоговорочно принимал как политическую линию коммунистов, так и их руководство. Третьего не дано - как отмечалось в отчёте ЦК РКП (б), “не может быть на Дону никакой средней политики между деникинской реакцией и рабочей революцией” 49. Это говорилось в отношении выступления Ф.Миронова, чьи лозунги были названы “иллюзией демократии”: “Против коммунистов (т.е. против диктатуры революционного класса), в защиту демократии (под видом “народных”, т.е. междуклассовых советов), против смертной казни (т.е. против суровых мер расправы с угнетателями и и агентами) и проч., и проч.” 50

Нужно признать: партия коммунистов с казачеством воевала (нам кажется очень показательной фраза в отчёте ЦК за октябрь 1919 г., где говорилось, что РВС Туркфронта объявил амнистию “всем сдавшимся нашей партии оренбургским казакам”). Все заявления о том, что казачество (“основная масса казачества”) рассматриваются партией “как возможные союзники и друзья” - не более чем агитационные лозунги.

Курс на “расказачивание”, начавшийся как ликвидация сословных перегородок и повинностей казаков (декрет ВЦИК и СНК “Об уничтожении сословий и гражданских чинов” от 11 ноября 1917 г., постановление СНК от 9 декабря 1917 г., отменившее обязательную военную повинность казаков), постепенно приобрёл иное, более зловещее содержание - истребление казачества и растворение его в крестьянской среде. Достаточно часто это связывают с директивой Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января1919 г., требовавшей вести “самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы...недопустимы”. Беспощадный массовый террор надлежало осуществлять в отношении всех казаков, “принимавших какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью”. Требовалось провести полное разоружение, “расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи” 51. Изданная в развитие инструкция РВС Южфронта от 7 февраля требовала “немедленно расстреливать” “всех без исключения” казаков, занимавших выборные должности, всех офицеров красновской армии, всех деятелей контрреволюции, “всех без исключения богатых казаков”, у кого найдено оружие. Как следствие - резко ухудшилось положение на Донско-Кубанском и Уральско-Оренбургском фронте 52.

На территории Оренбургского войска директива не была реализована - регион контролировался белыми. Однако, есть факты eё использования белыми в агитационных целях. Всё это привело к потере Оренбургско-Уральского края и восстаниям казаков. 16 марта 1919 г. пленум ЦК постановил, что “ввиду явного раскола между северным и южным казачеством на Дону” “мы приостанавливаем принятие мер против казачества” 53. Это решение вовсе не было признанием ошибки - его просто “приостановили”. На местах же это проигнорировали и продолжили прежний курс. Так, на следующий день, 17 марта, РВС 8-й армии директивно требовал: “Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголовно уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию и к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц...” 54 Как следствие - успешный прорыв деникинцев в мае 1919 г. в районе Миллерово и присоединение к ним восставших.

Для советских историков и определённой части нынешних российских свойственно сосредотачивать внимание на декретах Советской власти, партийных документах, анализируя политику коммунистов в отношении казачества на их основе. Разумеется, они являются источником, но картина, создаваемая на их основе, идеальна - реальность ощутимо отличалась. При комплексном рассмотрении бросается в глаза лёгкость корректировки курса - порой на диаметрально противоположный. То, что некоторые авторы полагают исправлением допущенных “ошибок”, на самом деле было лишь тактикой. Собственно, сюда же можно отнести и согласие на казачью автономию - вопрос для казачества достаточно важный и болезненный.

Политика была достаточно двойственной. Коммунистическая власть вроде бы признавала стремление казаков к автономии. В обращении Второго съезда Советов высказана мысль о необходимости создания повсеместно советов казачьих депутатов 55. Тогда же создан казачий отдел ВЦИК. Поначалу, будучи слабы и нуждаясь в помощи, коммунисты были склонны поддерживать идею автономии - так, в январе 1918 г. Ленин заявлял: “Против автономии Донской области ничего не имею” 56. III Всероссийский съезд Советов в январе провозгласил Россию Федеративной республикой. С IV съезда это стал съезд и “казачьих” депутатов. Весной 1918 г. СНК издал “Декрет об организации управления казачьими областями”, где отмечалось, что все казачьи области и войска “рассматриваются как отдельные административные единицы местных советских объединений, т.е. как губернии”. Как результат, в марте - апреле 1918 г. существовали Донская, Терская, Кубано-Черноморская республики. Декрет 1 июня 1918 г. закрепил широкую автономию казачьих областей. В период октября 1917 по май 1918 г. (период ощутимой слабости) коммунисты стояли за автономию казачьих районов. К осени 1918 начался пересмотр политики: 30 сентября президиум ВЦИК принял решение о ликвидации Донской республики. Стоило положению на фронтах измениться в лучшую сторону - и произошёл лёгкий отказ от собственных гарантий. На местах уничтожались казачьи органы самоуправления - вместо них создавались ревкомы, кое-где централизованно. Так, после возвращения красных к Оренбургу в апреле 1919 г. губревком постановил ввести в казачьих районах ревкомы, на гражданской территории - Советы.

Для ревкомов было свойственно назначенчество, принудительность, контроль. Временное положение о станичных ревкомах требовало от них организовать под угрозой трибунала сдачу военного имущества, относя к таковому даже подсумки, бинокли, сёдла. От ревкомов требовалось “разграничить все мужское население данной станицы, вести учет белогвардейцев-казаков и красноармейцев-казаков, составив на них списки” 57. Но когда в октябре началась мобилизация, появился приказ РВС Туркфронта, обещавший замену ревкомов органами власти, избранными населением. Когда же в апреле 1919 г. в Оренбурге попытались создать казачий исполнительный комитет для казачьей автономии, то были строго одёрнуты ВЦИКом. В телеграмме, подписанной Я.Свердловым, говорилось чётко: “ В каждом пункте должен существовать единый орган власти” 58. Фактически, казакам не было дозволено создать свою власть - допускался лишь вариант, сформулированный П.Кобозевым, уполномоченным центра: “Мои указания на порядок образования нового казачьего совета через комитет бедноты запятая коммунистической ячейки запятая через полное осуществление классовой продовольственной советской политики” 59.

Окончательной точкой в вопросе можно считать декрет СНК “О строительстве советской власти в казачьих областях”, который в 1920 г. прямо ставил задачей “учредить в казачьих областях общие органы советской власти” на основе Конституции РСФСР. Вскоре на бывшие казачьи области специальным постановлением ВЦИК были распространены все общие законоположения о землеустройстве, землепользовании, лесах.

Сходной была ситуация относительно призыва казаков, предоставления им возможности воевать за Советскую власть. На Южном Урале, где в начале 1918 г. Дутов позорно бежал, нужды в казаках не было. 1 февраля 1918 г. Оренбургский ВРК потребовал от Временного Совета ОКВ отменить мобилизацию - т.к. декретом СНК “все казачьи части распущены” 60. На Дону положение было иным, и 30 мая 1918 г. СНК призвал “трудовых казаков Дона и Кубани” стать под ружьё 61. Следствием кризиса начала 1918 г. следует считать новые декреты: декрет СНК от 1 июня 1918 г. “Об организации управления казачьими областями” уже предусматривал возможность формирования частей революционной армии, а декрет 11 июня объявлял мобилизацию на территории Сибирского и Оренбургского войск 62.

Определяющей в тот период была деятельность коммунистов на местах. Совершенно правильно отмечал Ф.Миронов в письме В.Ленину 31 июля 1919 г.: “Большая часть крестьян судит о Советской власти по ее исполнителям” 63. Сотня гуманных декретов легко перечёркивалась в сознании людей одним беззаконным расстрелом. Позиция местных коммунистов была гораздо жёстче и последовательнее - в массе своей они отказывались признавать за казаками какой-либо особый статус, тем более автономию. Причина такой неприязни, на наш взгляд, крылась в стереотипах, коренившихся в сознании крестьян, всегда полагавших, что казаки находятся в привилегированном положении и тому завидовавших, и городских жителей, рабочих, представлявших себе казачество как монолитную реакционную силу, опору старого режима - в приказах и обращениях неоднократны упоминания о “казачьей нагайке”, “гулявшей” по спинам трудящихся, “вековых врагах трудового народа”, “вековых царских холопах”. Оренбургский губернский съезд Советов в марте 1918 г. заявил, что “все казаки против соввласти” 64.

Крайне враждебную и непримиримую позицию занимало Донбюро, неоднократно ставившее вопрос об уничтожении “путем целого ряда мероприятий... кулацкого казачества, как сословия”. Январская директива нашла поддержку в Уральском казачьем войске, на территории, контролируемой коммунистами - т.н. “левые” уральцы стояли за истребление казачества. Призывы уничтожить казачество звучали на Челябинской уездной партконференции в августе 1919 г., Оренбургской губпартконференции в ноябре.

Пожалуй, из всех местных партийных структур наиболее откровенно свои позиции сформулировало именно Донбюро. В решении, принятом не позднее 21 апреля 1919 г., говорилось о “полном, быстром и решительном уничтожении казачества как особой бытовой экономической группы, разрушении его хозяйственных устоев, физическом уничтожении казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, активно контрреволюционных, распылении и обезвреживании рядового казачества и о формальной ликвидации казачества” 65.

Неверно думать, что современники не понимали смысла происходящего. Ф.Миронов в письме В.Ленину 31 июля 1919 г. прямо назвал подобную идею планом уничтожения казачества: “Им нужно туда-сюда пройти по казачьим областям и под видом усмирения искусственно вызываемых восстаний обезлюдить казачьи области, опролетарить, разорить остатки населения и, поселив потом безземельных, начать строительство “коммунистического рая” 66.

Реализация на “советских” территориях военно-коммунистического эксперимента, отягощённая стереотипами враждебного отношения к казачеству, привела достаточно быстро к разрыву. Важным элементом политики было осуществление экономического террора, направленного на экономическое обескровливание казачества. В рамках “расказачивания” у казаков изымались земли - так, только на территории Оренбургского казачьего войска крестьянам и бедноте было передано около 400 тыс. дес. пахотной земли и 400 тыс. сенокосных угодий. Известная директива Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г., призывавшая к террору, в числе прочего требовала конфискации у казаков сельскохозяйственных продуктов и поощрения переселений бедноты 67.

Особую роль сыграла продразвёрстка. И как бы ни пытались коммунистические идеологи прикрыть происходящее изящными построениями о продуманном изъятии “излишков” с последующей компенсацией земледельцам, фактически всё сводилось к изъятиям всего, что доставали руки продотрядчиков. Брали там, где можно было взять и где успевали взять. Ни о какой справедливости не было и речи. Добровольность не гарантировала от последствий, скорее напротив, с повинующегося брали больше. Согласно инструкциям, у добровольно сдающих разрешалось “реквизировать” только “излишки”, а у неповинующихся допускалась полная конфискация. По логике выходило, что продотрядам было даже выгоднее иметь дело с врагами, провоцировать казаков на противодействие. Размеры развёрстки постоянно росли, постепенно понятие “излишков” становится достаточно условным - циркулярное письмо ЦК “К продовольственной кампании” разъясняло, что “разверстка, данная на волость, уже является сама по себе определением излишков” 68. Хозяйства производящей полосы к 1921 г. сдавали до 92% производимого продукта 69.

Окончательный удар по казачеству нанёс голод 1921 - 1922 гг. Его нельзя считать спровоцированным, но на определённом этапе он был использован для “очистки” от ненужного “человеческого материала капиталистической эпохи” (Н.Бухарин). Складывалось впечатление, что это использовалось и для борьбы с крестьянскими восстаниями - повстанцы получали продовольственную и иную помощь от местного населения, а в голодающих районах им помощь найти было очень трудно, приходилось уходить. Кроме того, это было скрытой репрессией против населения, поддерживающего повстанцев. Так, казачье население Илецкого района Оренбургской губернии активно содействовало повстанцам в 1920 г. Затем была проведена чуть ли не абсолютная “выкачка” продовольствия (станицы сдали хлеб 120%, мясо 240%) - опасаясь кары, население предпочло подчиниться . Но когда разразился голод, помощи от властей жители станиц не получили никакой. Более того, в сентябре 1921 г. был воспрещён выезд из района - в итоге наблюдалась огромная смертность. Сходная ситуация была в соседней Самарской губернии, где Пугачёвский и Бузулукский уезды в 1920 - 1921 гг. были едва ли не самыми взрывоопасными. В начале 1922 г. там отмечались даже случаи людоедства.

В 1920 - 1922 гг. по всей стране поднимается волна крестьянских выступлений, вызванная проводимой коммунистами политикой. Протесты против нее принимают различные формы - от заявлений недовольства до волнений и повстанчества. Для того, чтобы мирное население поднялось с оружием в руках против недавно установившейся власти, должно пройти некоторое время - необходим определённый период, в течение которого происходит как бы знакомство с властью и попытка привыкнуть к ней. Невозможность нормального сосуществования и становиться в итоге решающим фактором. Протесты казачьего населения против продразвёрстки в этот период как бы растворяются в общекрестьянском протесте и вычленить их из общей картины достаточно сложно, тем более, что, по сути, они были схожи.

Особняком стоят активные повстанческие действия вновь создаваемых казачьих партизанских отрядов. Все они были, как правило, малочисленны, объединяя максимум несколько сот человек. Слабость требовала поиска союзников - вот почему командиры этих отрядов постоянно искали контактов друг с другом. В основном такие группы не имели постоянной базы, находясь в постоянном движении. Действия их, заключавшиеся в набегах на населённые пункты и истребление там “врагов”, неизбежно вели к сворачиванию агитационной деятельности. Идейные позиции повстанцев заявлялись крайне скупо, можно сказать без преувеличения, что во главу угла была поставлена борьба с коммунистами. Все эти отряды уже начинали балансировать на той грани, которая отделяла идейных противников коммунистического режима от бандитов, воюющих против всех и вся. Их трагедия заключалась в невозможности возврата к мирной жизни - дорогу назад преграждали и обоюдное нежелание идти на компромиссы, и уже пролитая кровь. То, что о победе теперь не могло быть и речи, было очевидно всем. Сопротивление малых групп повстанцев было сопротивлением обречённых.

На юге такие отряды действовали в период 1920 - 1922 гг. Так. в июле 1920 г. под Майкопом М.Фостиковым была создана казачья “Армия возрождения России”. На Кубани не ранее октября 1920 г. образован т.н. 1-й отряд Партизанской русской армии под командованием М.Н.Жукова, просуществовавший до весны 1921 г. С 1921 г. он же возглавил “Организацию белого креста”, имевшую подпольные ячейки на северо-западе Кубани. В конце 1921 - начале 1922 г. на границе Воронежской губ. и Верхне-Донского округа действовал отряд казака Якова Фомина, бывшего командира кавэскадрона Красной Армии. В первой половине 1922 г. со всеми этими отрядами было покончено.

В регионе, ограниченном Волгой и Уралом, действовало большое количество мелких казачьих групп, существование которых ограничилось, преимущественно, 1921 годом. Для них характерно было постоянное движение: то на север - в Саратовскую губ., то на юг - в Уральскую обл. Проходя по границам как уездов, так и губерний, повстанцы на какое-то время как бы выпадали из-под контроля чекистов, “обнаруживаясь” в новом месте. Эти отряды стремились к объединению. Значительное пополнение они получали за счёт оренбургских казаков, причём молодежи. В апреле произошло объединение ранее действовавших самостоятельно групп Сарафанкина и Сафонова. После ряда поражений 1 сентября отряд присоединился к отряду Аистова, возникшего, скорее всего, в Уральской области ещё в 1920 г. по инициативе нескольких красноармейцев-фронтовиков. В октябре 1921 г. ряд ранее разрозненных партизанских отрядов, наконец, объединился, слившись с “Восставшим войскам воли народа” Серова.

Восточнее, в Зауралье, (в основном в пределах Челябинской губернии), партизанские отряды действовали преимущественно в 1920 г. В сентябре - октябре возникла т.н. “Зелёная Армия” Зведина и Звягинцева. В середине октября чекистами в районе станицы Красненской была обнаружена организация местного казачества, которая снабжала оружием и продовольствием дезертиров. В ноябре возникла аналогичная организация казаков в поселке Красинском Верхнеуральского уезда. Постепенно происходит измельчание повстанческих групп. В сводках ВЧК за вторую половину 1921 г. постоянно упоминалось о “мелких шайках бандитов” в регионе.

Казачество Сибири и Дальнего Востока выступило позже, поскольку Советская власть там установилась только в 1922 г. Партизанское казачье движение достигло размаха в 1923 - 1924 гг. Для этого региона характерен особый момент - вмешательство в события отрядов казаков бывших белых армий, ушедших за границу, а теперь переходящих на советскую сторону. С повстанчеством здесь было покончено к 1927 г.

Важнейшим, на наш взгляд, показателем кризиса проводимой коммунистами политики, явилась полоса восстаний под красным знаменем и советскими лозунгами. Казаки и крестьяне выступают совместно. Основу повстанческих сил составляли красноармейские части. Все выступления имели сходные черты и даже в какой-то степени были взаимосвязаны между собой: в июле 1920 г. восстала дислоцировавшаяся в районе Бузулука 2-я кавалерийская дивизия под командованием А.Сапожкова, объявившая себя “Первой красной армией Правды”; в декабре 1920 г. возглавил выступление в сл. Михайловской К.Вакулин (т.н. отряд Вакулина-Попова); весной 1921 г. из части Красной Армии, находившейся в Бузулукском уезде для подавления “мятежей кулацких банд” (последствия деятельности там “Армии Правды”) возникла “Первая народная революционная армия” Охранюка-Черского; осенью 1921 г. восстал Орлово-Куриловский полк, назвавшийся “Атаманской дивизией восставших [войск] групп воли народа”, которым командовал один из бывших командиров Сапожкова В.Серов.

Все руководители этих повстанческих сил были боевыми командирами, имели награды: К.Вакулин ранее командовал 23-м полком мироновской дивизии, награждён орденом Красного Знамени; А.Сапожков - организатор обороны Уральска от казаков, за что получил золотые часы и личную благодарность от Троцкого. Основная зона боевых действий - Поволжье: от донских областей до реки Урал, Оренбурга. Наблюдался некоторый отказ от локальности выступлений - оренбургские казаки составляют значительную часть повстанцев Попова в Поволжье, уральские - у Серова. В то же время, терпя поражения от коммунистических войск, повстанцы всегда старались отойти в районы, где эти части формировались, родные большинства восставших. Казаки привнесли в повстанчество элементы организованности, сыграв ту же роль, что играли ранее, в прежних крестьянских войнах - создали боеспособное ядро.

Лозунги и обращения повстанцев свидетельствуют, что, выступая против коммунистов, они не отказывались от самой идеи. Так, А.Сапожков полагал, что “политика Советской власти вместе с тем и коммунистической партии в своем трехлетнем течении далеко зашла вправо от той политики и декларации прав, которые выставлялись в октябре 1917 года” 71. Серовцы говорили уже о несколько иных идеалах - об установлении власти “самого” народа “по принципу великой Февральской революции”. Но при этом заявляли, что не против коммунизма, как такового, “признавая за коммунизмом великое будущее, и идею его священной” 72. О народовластии говорилось и в воззваниях К.Вакулина.

Все эти выступления на долгие годы получили ярлык “антисоветских”. Между тем, следует признать - они были “просоветскими”. В том смысле, что выступали за советскую форму правления. Лозунг “Советы без коммунистов” по большому счёту не несёт в себе того криминала, который ему приписывался на протяжении десятилетий. В самом деле, Советы должны были быть органами власти народных масс, а не партий. Может быть, эти выступления следовало называть “антикоммунистическими”, опять-таки с учётом их лозунгов. Однако, размах выступлений вовсе не означает, что казачьи и крестьянские массы были против курса РКП(б). Выступая против коммунистов, казаки и крестьяне, в первую очередь, имели ввиду “своих” местных, - именно действия конкретных лиц были причиной каждого выступления.

Восстания красноармейцев подавлялись с исключительной жестокостью - так, например, 1500 чел. сдавшихся “народармейцев” Охранюка в течение нескольких дней безжалостно вырубались шашками 73.

Город Оренбург в этот период можно рассматривать как своеобразную границу. Западнее его население, в основном, поддерживало советскую форму правления, большинство мероприятий советской власти, протестуя только против их “искажения” и обвиняя в этом коммунистов. Основная сила повстанческих отрядов - казаки и крестьяне. Восточнее тоже были выступления, преимущественно в Челябинской губернии. Эти, по составу почти полностью казачьи, отряды громко именовали себя “армиями”, были достаточно дисциплинированы, имели все или почти все обязательные атрибуты настоящих воинских формирований - штаб, знамя, приказы и т.п. Важным отличием было ведение печатной агитации - все они издавали и распространяли воззвания. Летом 1920 г. возникли Голубая национальная армия Всероссийского Учредительного собрания, Первая Народная Армия, Зелёная Армия. Примерно в то же время возник отряд С.Выдрина, объявившего себя “военруком вольного Оренбургского казачества”. Анализ лозунгов и заявлений восставших казаков Челябинской губернии (“Долой Советскую власть”, “Да здравствует Учредительное Собрание”) показывает, что в восточных районах население желало жить более традиционно. В занимаемых станицах ликвидировались органы советской власти и вновь выбирались атаманы - как временное правительство. В программных заявлениях власть Советов и власть коммунистов трактуется как нечто единое. Большое распространение и отклик в массах имел призыв борьбы за власть Учредительного собрания, которое, скорее всего, воспринималось как антитеза власти Советов - власть более легитимная.

Нам кажется показательным, что в отношении несогласных союзников коммунистическая власть всегда использовала ложь. Ни в одном случае не раскрывались истинные причины конфликта. Любые выступления против коммунистов трактовались последними исключительно как проявление нездоровых амбиций и проч. - но никогда не признавались собственные ошибки. Обвиненный в мятеже в 1919 г. Ф.Миронова буквально оклеветали. В листовке Троцкого говорилось: “Что явилось причиной временного присоединения Миронова к революции? Теперь это совершенно ясно: личное честолюбие, карьеризм, стремление подняться вверх на спине трудящихся масс” 74. В непомерном честолюбии и авантюризме обвиняли и А.Сапожкова, и Охранюка.

Недоверие к казачеству распространялось и на казачьих лидеров. Политику в их отношении можно определить одним словом - использование. Собственно, это нельзя полагать каким-то особым отношением именно к казакам - сходно коммунисты вели себя в отношении всех союзников - башкирских лидеров во главе с Валидовым, Думенко и проч. Показательна запись в протоколе заседания Политбюро ЦК 15 октября 1919 г.: “Запросить Реввоенсовет Юго-Востфронта и Донской исполком о способах использования в военно-политических целях антагонизма донцов и кубанцев с Деникиным (использование Миронова)” 75. Судьба Ф.Миронова вообще типична для казачьего комнадира: на этапе активной борьбы за Советскую власть даже не был награждён - он так и не получил ордена, к которому был представлен. Затем, за “мятеж” его приговаривают к расстрелу и... прощают. Буквально смешанный с грязью Миронов “вдруг” оказывается хорошим. Троцкий проявил себя как умный и беспринципный политик: Миронов - это имя. В телеграмме И.Смилге 10 октября 1919 г. читаем: “Я ставлю в Политбюро ЦЕКА на обсуждение вопрос об изменении политики к Донскому казачеству. Мы даем Дону, Кубани полную “автономию”, наши войска очищают Дон. Казаки целиком порывают с Денинкиным”. Расчёт делался на авторитет Миронова - “посредниками могли бы выступить Миронов и его товарищи” 76. Имя Миронова задействовали для агитации, обращений. За этим следуют высокие назначения, награды, вплоть до почётного революционного оружия. И в финале, в феврале 1921 г. - обвинение заговоре, а уже 2 апреля - расстрел.

По мере того, как исход войны становился всё более и более очевидным, авторитетные партизанские командиры и крестьянские вожаки, способные вести за собой, становились ненужными, и даже опасными. Так, одно только заявление К.Вакулина о том, что Ф.Миронов на его стороне, обеспечило ему массовую поддержку. А.Сапожков явно принадлежал к типу беспартийных крестьянских вождей, способных увлечь за собой - чего стоит его требование к своим красноармейцам либо расстрелять его, либо дать ему и всему комсоставу полное доверие 77. Убеждённость в том, что именно его личность является цементирующим началом для дивизии, в итоге привела его к конфликту с партийными структурами.

Показательны слова А.Сапожкова, полагавшего, что “со стороны центра наблюдается недопустимое отношение к старым заслуженным революционерам”: “Расстрелян такой герой как Думенко. Если бы Чапаев не был убит, его бы, конечно, расстреляли, как, несомненно, расстреляют Буденного, когда будут в состоянии без него обойтись” 78.

В принципе, можно говорить о проводимой коммунистическим руководством на заключительном этапе Гражданской войны целенаправленной программе дискредитации и отстранения (истребления) выдвинувшихся во время войны народных командиров из казачьей и крестьянской среды, пользующихся заслуженным авторитетом, лидеров, способных повести за собой (может быть, даже уместно сказать, харизматических личностей).

Главным для казачества итогом Гражданской войны было завершение процесса “расказачивания”. Следует признать, что в начале 20-х гг. казачье население уже слилось с прочим земледельческим населением - слилось в плане своего статуса, круга интересов и задач. Точно так же, как указ Петра I о податном населении, в своё время, ликвидировал в принципе различия между группами земледельческого населения путём унификации их статуса и обязанностей, точно так же и проводимая коммунистическими властями политика в отношении земледельцев сблизила столь различавшиеся ранее группы, уравняв всех, как граждан “Советской республики”.

В то же время казачество понесло невосполнимые потери - было выбито почти полностью офицерство, погибла значительная часть казачьей интеллигенции. Множество станиц было уничтожено. Значительное количество казаков оказалось в эмиграции. Политическое подозрение в отношении казаков осталось надолго. Причастность, хотя бы косвенная, к белому казачеству или повстанческому движению оставляла клеймо на всю оставшуюся жизнь. В ряде районов большое число казаков было лишено избирательных прав. Под запрет попало все, что напоминало о казачестве. Вплоть до начала 30-х гг. шли методичные поиски “виновных” перед советской властью; обвинение кого-либо в причастности к “казачьей контрреволюции” оставалось самым серьезным и влекло неизбежно репрессии.

Примечания

Данилов В.П., Тархова Н. Введение // Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917 - 1921 гг.) Док-ты и мат-лы. М., 1997. С. 6.

Там же. С. 263.

Там же. С. 138.

Известия ЦК КПСС. 1989. Прил. к № 12. С. 3.

Никольский С.А. Власть и земля. М., 1990. С. 55.

Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920 - 1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999. С. 85, 92.

Архив УФСБ по Оренбургской области. Д. 13893. Т. 11. Л. 501.

Сафонов Д.А. Указ. соч. С. 275.

Центр документации новейшей истории Челябинской области. Ф. 77. Оп. 1. Д. 344. Л. 118, об.

Филипп Миронов... С. 375.

Там же. С. 453.

Там же. С. 447.

Архив УФСБ по Оренбургской области. Д. 13893. Т. 11. Л. 40.

Там же. Л. 502.

Д.А.САФОНОВ ("МИР ИСТОРИИ", 2001, №6)

О. В. Ратушняк

Гражданская война в России - одна из сложных, многозначных, внутренне противоречивых тем отечественной историографии. Несмотря на то, что многие исследователи неоднократно обращались к ней, в ее рамках осталось еще немало дискуссионных проблем. К проблемам подобного рода относится выявление причин поражения Белого движения. По всей видимости, одной из них являются противоречия внутри антибольшевицкого лагеря. В немалой степени этому способствовало стремление казачества (по крайней мере, его определенной политически активной части) найти свой особый путь развития. Рассмотрение различных аспектов политических исканий донского и кубанского казачества в годы Гражданской войны в России и является целью настоящей статьи. К определяющим факторам данного процесса относятся: внутреннее положение казачьих краев и областей, их взаимоотношения между собой и с другими участниками антибольшевицкого движения.

Казачество, являвшееся когда-то символом свободы и вольности, со временем стало одним из сословий Российской империи. Революционные события 1917 г. не обошли стороной и казачьи области. Как и Россия в целом, казачество оказалось на распутье. Основным вопросом политической жизни стал вопрос выбора дальнейшего пути развития, который, в конечном счете, привел к братоубийственной бойне. При этом революция и Гражданская война не столько раскололи страну (как считают, некоторые исследователи), сколько подчеркнули и выявили противоречия, существовавшие внутри российского общества в целом и казачьих областей, как его составляющей.

К факторам, оказавшим немаловажное влияние на ход и итоги Гражданской войны, относятся, в частности, расслоение внутри казачества и его взаимоотношения с иногородним населением казачьих районов. Одной из главных причин участия большинства казаков в войне на стороне антибольшевицких сил было стремление сохранить свои привилегии. Однако двойственность их положения заключалась в том, что, отстаивая свои сословные привилегии, казаки боролись с такими пережитками феодализма, как сословные повинности. По-видимому, это было одним из факторов того, что первоначально основная масса казачества заняла нейтральное отношение к большевистской власти.

Особенно большое влияние на казаков оказало обещание большевиков прекратить тяжелую, разорительную мировую войну, которая тяготила казачество, несшее основную ее тяжесть. Поэтому приходившие с фронта казачьи части, поддерживавшие лозунг большевиков о мире, не препятствовали установлению в казачьих областях Советской власти. Наибольшей симпатией большевики пользовались среди беднейших слоев казачества. Благожелательному отношению казаков к Советской власти способствовало и то, что долгий отрыв от хозяйственной обстановки вследствие пребывания на фронте в какой-то мере деклассировал часть казачества, притупив инстинкт мелкого собственника.1 Однако, сделав первоначально ставку на иногороднее население, большевицкое правительство побудило его к активным выступлениям за передел земли. И здесь казачество, не желавшее расстаться со своими сословными привилегиями, не могло остаться в стороне. Даже Донской революционный комитет, избранный 23 января 1918 г. в станице Каменской, и фактически поддержавший Советскую власть в ее борьбе против атамана А.М. Каледина, не хотел, и слышать о переделе земли в пользу иногородних. Члены Комитета «весьма недружелюбно отнеслись к притязаниям иногородних на общий раздел донской земли и совсем не собирались кончать с общеказачьими привилегиями».2

Такое же отношение к земельному вопросу было и на Кубани. Здесь краевое правительство, стремясь не обострять отношения с иногородними и беднейшей частью казачества, всячески затягивало решение аграрной проблемы. Иногородняя часть населения первое время мирилась с таким положением. Так, на съезде уполномоченных от населенных пунктов Кубанской области фракция иногородних приняла обращение к Кубанской Раде и войсковым частям, в котором доводило до их сведения, что «никаких притязаний к казачьим паевым землям и к казачьему войсковому имуществу предъявлять не намеревается, будучи убеждено, что Учредительное собрание найдет возможность удовлетворить насущные нужды иногороднего населения области, не нарушая интересов трудового казачества».3 Однако, пропагандистская деятельность большевиков, меньшевиков, эсеров и октябрьские события 1917 г. способствовали активизации иногороднего населения. В декабре 1917 г. 2-й общеобластной съезд представителей казаков, иногородних и горцев Кубани принял решение об отмене посаженной платы. В феврале 1918 г. под нажимом беднейшего казачества и части иногороднего населения Кубанская Краевая Рада вынуждена была издать «Проект правил об урегулировании земельных и сельскохозяйственных отношений в кубанской области». Но это уже не могло предотвратить выступлений иногородних. По всей области начались самовольные захваты и переделы земли. Исполком Советов Кубанской области объявил Кубанскую Краевую Раду и Кубанское правительство вне закона. Части 39-й пехотной дивизии и отряды местных революционных сил развернули наступление, целью которого было свержение кубанского правительства. Несмотря на разворачивающиеся события, казачество в большей своей массе занимало выжидательную позицию. Это подтверждается теми фактами, что оно допустило разгон малого Войскового Круга в Новочеркасске, изгнание Кубанской Краевой Рады и правительства из Екатеринодара, а также занятие своих территорий советскими войсками, сопротивление которым оказывали в основном части зарождающейся Добровольческой армии.

Истоки нейтралитета казачества довольно точно выявляет в своих воспоминаниях А.И. Деникин: «Определилось яснее настроение донских казаков. Не понимают совершенно ни большевизма, ни «корниловщины». С нашими разъяснениями соглашаются, но как будто плохо верят. Сыты, богаты и, по-видимому, хотели бы извлечь пользу и из «белого», и из «красного» движения. Обе идеологии теперь еще чужды казакам, и больше всего они боятся ввязываться в междоусобную распрю».4 Это высказывание верно и в отношении кубанского казачества.

Отношение казаков к советской власти в конце 1917 - начале 1918 г. зафиксировано в воспоминаниях многих очевидцев тех событий, в частности А.П. Богаевского: «Отравленные пропагандой на фронте, строевые казаки спокойно ждали Советской власти, искренно или нет считая, что это и есть настоящая народная власть, которая им, простым людям, ничего дурного не сделает. А что она уничтожит прежнее начальство - атамана, генералов, офицеров да, кстати, и помещиков, так и черт с ними... Вообще настроение всего казачества в массе мало чем отличалось от общего настроения российского крестьянства: казаки еще не испытали на своей шее всей прелести советского управления... Остальные «держали нейтралитет»».5

Несмотря на пламенные речи генерала Л.Г. Корнилова, казачество не вступало в ряды Добровольческой армии. Не менее равнодушно отнеслось оно и к призывам вступить в кубанскую армию, создававшуюся кубанским краевым правительством.

Политика нейтралитета, свойственная основной массе казаков в первые годы гражданской войны, явилась, по мнению А.А. Зайцева, выражением определенной психологии фронтового казачества. Казаки-фронтовики не желали выступать с оружием в руках ни против «своих» зажиточных станичников, ни против иногородних, с которыми их связывали узы фронтового братства.6

Уставшее от войны казачество, частично пропитанное к тому же духом социал-демократических и эсеровских идей, не поддержало Добровольческую армию. Во время «Ледяного» похода казаки, в большинстве своем, встречали добровольцев «либо безразлично, либо враждебно».7

За период с весны до осени 1918 г. на Дону и Кубани произошел переход от поддержки Советской власти беднейшим казачеством, в том числе казаками-фронтовиками, при нейтралитете основной массы середняков, к выступлению против большевиков большинства казачьего населения. Этому перелому в настроении донского и кубанского казачества способствовал ряд факторов.

Во-первых, в казаке победил инстинкт собственника над инстинктом труженика, чему в немалой степени способствовала земельная политика советских органов власти в казачьих районах. На первом этапе аграрных преобразований (весна 1918 г.) Советы наделяли крестьянские и казачьи бедняцкие хозяйства земельными участками за счет конфискации церковных, монастырских, крупных частновладельческих земель. Эту конфискацию использовало и кулачество, стремившееся присвоить себе помещичьи земли, инвентарь и скот. Однако когда встал вопрос о судьбе войсковых земель, перестройке сословного землепользования казачества и уравнивании его с остальной массой сельского населения, кулацкая часть казачества открыто выступила против Советской власти. Впоследствии ее поддержали середняки и часть казачьей бедноты. Как отметил С.М. Буденный, «некоторые казаки, как только речь заходила о наделе иногородних землей, говорили: «Мы не против Советов, а земельку нашу не трожь не вами дадена.»».8

Во-вторых, классовая политика, проводившаяся большевиками на первом этапе гражданской войны, способствовала разжигания сословной розни. Иногородними, пользуясь одобрением и поддержкой советской власти, стремились решить свои проблемы (в первую очередь, земельный вопрос) за счет казачества, а заодно и свести счеты с последним. Это привело к росту погромов казаков, расстрелам и грабежам со стороны иногороднего населения. По свидетельству А.И. Деникина, «большинство иногородних принимало то или иное, хотя бы и косвенное участие в обездолении казачества».9

В-третьих, среди украинских партизан, отступивших под натиском немцев в казачьи районы, получили большое распространение грабежи казачьих станиц под лозунгом борьбы с контрреволюцией. Мародерство было распространено и среди некоторых красноармейских отрядов, состоявших из иногородних. Все это, а также акты «расказачивания», носившие в 1918 г. стихийный характер реквизиций в виде изъятия оружия, лошадей, сбруи и снаряжения, проводившиеся в оскорбительной для казачества форме, привело к тому, что середняцкая часть казачества поддалась на агитацию казачьих верхов и открыто выступила против советской власти. «Унижаемые морально, разоряемые материала но и истребляемые физически, кубанские казаки (и не только кубанские - О.Р.) скоро стряхнули с себя всякий налет большевизма и начали подниматься».10

Все перечисленные выше причины перелома в настроении казачества были замечены и впоследствии учтены большевиками. Так, Г.К. Орджоникидзе отмечал, что «при первых же попытках проведения земельной реформы казачество стало во враждебную позицию по отношению к Советской власти... С другой стороны, отступающие украинские войска продолжали свои бесчинства и грабежи в Кубанской области. Много было неумелых, в высшей степени нетактичных поступков со стороны отдельных местных работников, находившихся у власти».11

Однако, несмотря на изменение отношения к большевикам, взаимоотношения казаков с командованием Добровольческой армии по-прежнему были сложны и противоречивы. Основным узлом противоречий являлось, с одной стороны, желание части казаков сохранить независимость от России (причем, как от большевицкой, так и антибольшевицкой), с другой стороны - стремление руководства Добровольческой армии подчинить себе казачьи силы, как в военном, так и в социально-экономическом и политическом вопросах. Масло в огонь подливало и то, что в добровольцах казаки видели, прежде всего, представителей и защитников отжившей свое российской монархии. В то же время в Добровольческой армии «создалось если не враждебное, то, во всяком случае, недоброжелательное отношение к многостепенной кубанской власти, слишком напоминавшей ненавистный офицерству «совдеп» и слишком резко отмежевавшейся от общерусской идеи».12

Уже на первой встрече между добровольцами и командующим войсками Кубанской области генералом В.Л. Покровским в ауле Шенджий в середине марта 1918 г. произошла стычка. Первые ясно показывали свое стремление подчинить себе кубанцев. Соединение Добровольческой армии с казаками, по мнению руководства добровольцев, могло произойти лишь на двух основных условиях: упразднение Кубанского правительства и Рады (в этом проявилось нежелание белых генералов признать за Кубанью право на государственную самостоятельность) и подчинение атамана Кубанского казачьего войска командующему Добровольческой армии.

17 марта 1918 г. на совещании представителей Кубани с командованием Добровольческой армией в станице Новодмитриевской было подписано соглашение, по которому кубанский правительственный отряд переходил в полное подчинение генералу Л.Г. Корнилову, а командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба отзывались в состав Кубанского правительства для формирования Кубанской армии. Согласно данному соглашению Законодательная Рада, Войсковое правительство и атаман должны были продолжать свою деятельность, содействуя военным мероприятиям командующего Добровольческой армии. Как вспоминал генерал А.П. Богаевский «в этом союзе не было взаимного доверия и искренности. Только суровая необходимость заставила обе стороны сойтись».13 Дальнейшие события полностью это подтвердили. Строки, касающиеся формирования Кубанской армии «введенные по настоянию кубанских представителей, - по словам А.И. Деникина, - главным образом якобы только для морального удовлетворения смещенного командующего войсками создали впоследствии большие осложнения во взаимоотношениях между главным командованием и Кубанью».14

Стремление игнорировать кубанскую власть и утвердить свою проявилось и в назначении генерала Деникина накануне первого апрельского штурма Екатеринодара генерал-губернатором Кубанской области.

В дальнейшем, с занятием добровольческими частями большей части территории Кубани, политика командования Добровольческой армии по отношению к кубанцам становится все более непреклонной и жесткой. Это отложило отпечаток и на взаимоотношения казаков-кубанцев с добровольцами. Так, в одном из документов того периода говорится, что взгляд на Добровольческую армию как на освободительную «начинает тускнеть под влиянием незаконных действий многих частей и лиц армии, которые ведут себя в республике как в покоренной стране».15 Замена красного террора белым и монархические лозунги, вырывавшиеся из рядов добровольцев, так же, как и лозунги «единой и неделимой» постепенно отталкивали часть казаков от деникинской армии. Немало этому способствовали и местные самостийники своей пропагандой. Однако во время Второго Кубанского похода разногласия между кубанскими органами власти и А.И. Деникиным еще не коснулись рядового казачества. По словам Д.В. Леховича: «Оно шло за своими офицерами. А кубанские офицеры - воспитанники русских военных училищ - смотрели на события глазами русского офицера. Они с недоверием относились к деятельности своего правительства, а многие из них готовы были без церемоний расправиться с самостийными вожаками. И те это отлично знали».16

Одной из причин разногласий между Добровольческой армией и казаками (особенно донцами) была ориентация последних на Германию как возможного союзника в борьбе с большевиками. Командование же Добровольческой армии придерживалось прежней ориентации на союзников по Антанте. Помимо задачи освобождения России от большевиков лидеры Белого движения преследовали цель сохранить целостность российской территории. С этих позиций генерал Деникин и его окружение считали, что кроме борьбы с большевиками необходимо вести борьбу с Германией и пресекать любые самостийные попытки отделиться от России. В то же время донцы в лице правительства и атамана считали своей основной задачей освобождение территории Дона от большевиков и в этой борьбе они готовы были принять любую поддержку. Не связанные непосредственным обязательством перед Англией и Францией они воспринимали Германию как силу, способствовавшую их целям и задачам. Здесь вполне можно согласиться с А.А. Гордеевым, который отмечал, что появление в пределах границ Области Войска Донского германских вооруженных сил воспринимались казаками и атаманом как определенная поддержка союзников в борьбе с большевиками.17 Хотя, конечно, Германия воспринималась донцами как вынужденный союзник, выбранный по принципу наименьшего зла. Подтверждение этому мы находим в приказе донского атамана П.Н. Краснова, отданном 4 мая 1918 г.: «Дон считается с фактом занятия части территории германскими войсками, смотрит на них не как на врагов, но как на союзников в борьбе с большевиками и старается использовать их для вооружения и снабжения всеми средствами борьбы своей армии».18

Антантовская ориентация генерала Деникина и его окружения и германофильские воззрения П.Н. Краснова откладывали свой отпечаток не только на взаимоотношения между ними, но и на стратегические планы в ходе Гражданской войны. Одной из причин июньского похода на Кубань Добровольческой армии было нежелание действовать совместно с донскими казаками, к этому времени открыто принявшими германскую ориентацию.

В то же время руководство Добровольческой армии понимало необходимость союза с казачеством. В день открытия Кубанской Рады в Екатеринодаре 1 ноября 1918 г. генерал Деникин, призывая к единению, заявил о том, что «добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государства и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта».19 Несмотря на это заявление, многие противники А.И. Деникина считали его лозунг о «непредрешенчестве», т.е. о непредрешении форм правления в России и о месте казачьих краев в составе России, обычной политической уловкой. В их глазах Деникин всегда оставался сторонником «единой и неделимой» России и защитником монархического строя. По мнению П.Н. Краснова, «генерал Деникин не имел ничего на своем знамени кроме лозунга единой и неделимой России».20

Однако, несмотря на острые разногласия, в конце декабря 1918 г. состоялось официальное признание генерала А.И. Деникина главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР) и подчинение ему Донской армии. Среди причин принятия подобного решения можно выделить в частности революцию в Германии, повлекшую за собой вывод оккупационных немецких войск с территории казачьих краев, вызвавший ослабление донских и кубанских самостийников приближением большевистского фронта к границам Дона и усиление позиций Англии и Франции, а, следовательно, и Деникина.

Немаловажное значение во взаимоотношениях добровольцев с казаками играл тот фактор, что Добровольческая армия формировалась на казачьей территории. Здесь же располагались ее основные базы. Не случайно, что после освобождения казачьих районов от власти большевиков отношения между руководством Добровольческой армией и казачьими политическими лидерами обострились еще больше. Ряд казачьих политических деятелей желали играть еще более важную роль при решении, как военных, так и политических вопросов. Однако их взгляды, отражающие по преимуществу местные интересы, очень часто шли вразрез с мнением главного командования. В частности, освобождение казачьих территорий из-под большевицкой власти последнее считало только частью стратегического плана по освобождению всей территории России. Представители же донского и кубанского казачества в большинстве своем полагали, что с освобождением казачьих районов борьбу с Советской властью можно считать, в основном, законченной. Как верно заметил Р. Медведев в своей книге «Октябрьская революция»: «...сбросив Советскую власть у себя дома, казаки не имели ни какого желания идти дальше и завоевывать Россию для белых генералов».21 Это вызывало резкое недовольство со стороны добровольцев. Довольно сильно обостряло отношение и то обстоятельство, что, встречая противодействие со стороны донских и, особенно, кубанских властей, А.И. Деникину постоянно приходилось вмешиваться во внутренние дела казачьих областей, что, в свою очередь, вызывало недовольство казачьих органов власти. Все это создавало напряженную атмосферу взаимного недоброжелательства, которая не могла не отразиться на боевом духе и состоянии антибольшевицких войск.

Исходя из того, что на Кубани самостийные тенденции имели больший вес, чем на Дону, взаимоотношение здесь с командованием ВСЮР было более острым и напряженным. Не случайно А.И. Деникин не хотел создания Кубанской армии, хотя кубанцы постоянно и настойчиво этого добивались, ссылаясь на такой прецедент, как Донская армия и обещания добровольческого командования во время Первого Кубанского похода. Он понимал, что создание такой армии только даст лишний козырь в руки местных самостийников, а, учитывая тяготение некоторых из них к Украине, превратит их в опасного противника в тылу добровольцев.

В мае 1919 г. в связи со сменой кубанского правительства отношения между Кубанью и командованием ВСЮР обострились. В это время проденикинское правительство Ф.С. Сушкова сменил кабинет П.И. Курганского, выражавший интересы черноморской части казачества.

Особенно обострились отношения кубанцев с деникинцами в связи с отправкой делегации представителей Кубани на Парижскую мирную конференцию. Основной задачей делегации было добиться признания, если не государственной самостоятельности, то, по крайней мере, автономии Кубани.

5 февраля 1919 г. кубанская и донская делегации совместно с представителями Украины и Белоруссии обратились в Одессе к Верховному командованию держав Антанты с меморандумом. В нем предлагался проект создании России на федеративных началах путем «добровольного соглашения, как равные с равными, тех государственных образований, которые выкристаллизовались на развалинах старой России». Под этими «государственными образованиями» понимались, в первую очередь, территории Дона, Кубани, Украины и Белоруссии. Стремясь избавиться от опеки главного командования ВСЮР, представители Дона и Кубани просили Верховное командование держав Антанты оказывать им материальную и, прежде всего, военную помощь напрямую. С этой же целью в меморандуме проводилась мысль о необходимости создания на казачьих территориях самостоятельных армий и образовании общего оперативного штаба с державами Согласия «без вмешательства его в политические и внутренние дела названных государственных образований».22

В Париже кубанцами проводилась та же идея, но уже с четким требованием признать Кубань «самостоятельным государственным образованием». При этом подчеркивалось, что «кубанские казаки не желают входить в состав Советской России, как они не хотят быть и в России царистской и вообще монархической».23

Фактически деятельность кубанской делегации в Париже свелась, в основном, к двум меморандумам и частным беседам (например, с американским президентом В. Вильсоном). Несмотря на то, что кубанская делегация на мирную конференцию допущена не была, выступления ее членов и поданные меморандумы отложили свой отпечаток на последующие взаимоотношения между главнокомандующим ВСЮР и частью членов Кубанской Рады. Особенно обострил эти отношения договор, заключенный в июле 1919 г. кубанской парижской делегацией с представителями меджлиса Горской республики. По этому договору части Кубанской армии в случае нахождения на территории республики должны были в оперативном отношении подчиняться ее военному командованию. Как мы увидим в дальнейшем, факт заключения договора кубанцев с горцами, направленный фактически против командования ВСЮР, оказался позднее на руку последнему.

После убийства председателя рады М.С. Рябовола 27 июня 1919 г., выступившего в первый день работы Южно-русской конференции с антиденикинской речью, радой была открыто провозглашена необходимость борьбы не только с Красной армией, но и с монархизмом, процветавшим в армии генерала Деникина. «К началу осени 1919 г. многие депутаты Рады вели энергичную пропаганду за отделение своей области от России и не стесняясь бранили деникинское правительство. Они всячески подрывали авторитет Кубанского атамана, называя его ставленником Деникина, и удаляли из высшего управления краем всех казаков, сочувствовавших идеям Добровольческой армии. И уже в виде открытого вызова белому командованию вели переговоры с Грузией и Петлюрой... Положение становилось чрезвычайно напряженным, так как пропаганда, направленная против армии и ее командования, постепенно начинала проникать в ряды кубанского казачества на фронте».24

Наиболее ярыми самостийниками являлась черноморская часть кубанского казачества, среди которой были особенно сильно развиты проукраинские настроения. По мнению генерала Деникина, слово «черноморец» стало синонимом украинофила и сепаратиста. Линейные казаки, опасавшиеся национальной дискриминации, ожидавшей их в случае украинизации Кубани, выступали против украинофильской тенденции черноморцев. Это противостояние внутри кубанских институтов власти мешало руководству ВСЮР проводить свою линию, как в военном, так и в политическом отношениях. Обострившаяся обстановка на фронте, а также усилившаяся антиденикинская пропаганда со стороны черноморской части Рады, вынудили генерала Деникина пойти на решительные меры в вопросе отношений с кубанцами. И здесь, как нельзя кстати пригодился договор, заключенный кубанской парижской делегацией с представителями Горской республики. Последняя находилась в состоянии войны с Терским казачьим войском, которому покровительствовало командование ВСЮР. Таким образом, договор, заключенный между Кубанью и Горской республикой, мог рассматриваться как направленный против главного командования ВСЮР. На этом основании 7 ноября 1919 г. генерал Деникин отдает приказ о немедленном предании полевому суду всех лиц, подписавших этот договор.25 Один из участников парижской делегации Ф.И. Кулабухов был повешен. Остальные члены делегации, боясь расправы, не вернулись на Кубань. Воспользовавшись недовольством Кубанской Рады, несколько ее членов (почти все черноморцы) по приказу генерала Врангеля были преданы военно-полевому суду. Войсковой атаман и правительство не посмели, а, скорее всего, не захотели, выступить в защиту кубанского парламента, который, уступая силе, вынужден был внести некоторые изменения в кубанскую конституцию. Сущность конституционных изменений заключалась в упразднении законодательной Рады, функции которой передавались Краевой Раде, а также в усилении власти Войскового атамана и правительства, готовых пойти на уступки командованию ВСЮР. Было заявлено и о том, что «Кубанский край мыслит себя неразрывно связанным с Единой, Великой, Свободной Россией».26

Однако борьба за власть между руководством Кубани и ВСЮР шла с переменным успехом. Не прошло и двух месяцев, с того времени, как Краевая Рада восстановила законодательную Раду и отменила фактически все вырванные у нее уступки. Одним из итогов этой борьбы было оставление фронта кубанскими казаками. Так, если в конце 1918 г. кубанцы составляли 68,75% всех ВСЮР, то к началу 1920 г. их было не более 10%,27 что, естественно, не могло не отразиться на боеспособности армии Деникина. Таким образом, противостояние казаков (и в первую очередь кубанских самостийников) с добровольцами стало одной из причин неудачи антибольшевицкого движения на Дону и Кубани.

Анализируя процессы, протекавшие в антибольшевицком лагере, можно согласиться с Х.М. Ибрагимбейли, который приводит следующие причины ослабления, а в конечном счете, и поражения ВСЮР: «грабительские методы снабжения армии, насильственные мобилизации населения, коррупция в тыловых органах, грызня между высшим командным составом и кастовое размежевание армии на добровольцев, донцов, кубанцев».28

Итогом Гражданской войны на Северном Кавказе (Дону и Кубани) явились новороссийская эвакуация и сдача Красной армии казачьих частей на черноморском побережье Кавказа. Оба эти события, с одной стороны, были следствием противоречий между казачьими органами власти и командованием ВСЮР, а с другой - одной из причин углубления этих противоречий в Крыму.

Противоречия между командованием Донской армией и добровольцами привели к тому, что когда встал вопрос об эвакуации, последние, взяв ее под свой контроль, захватили большинство судов и фактически бросили донцов на произвол судьбы. Из Новороссийска были вывезены почти все тыловые учреждения деникинской армии и Добровольческий корпус в полном составе с вооружением и боеприпасами. В то же время большая часть Донской армии, составлявшей подавляющее большинство (после ухода кубанцев) ВСЮР, была оставлена на берегу. Необходимо помнить, что на Кубань вместе со строевыми казаками отступило и гражданское население Дона. Лишь немногим из них удалось выехать в Крым. Страшные по своей дикости, трагичные сцены новороссийской эвакуации запечатлены во многих воспоминаниях ее участников. Всего в районе Новороссийска советские войска захватили в плен около 22 тысяч человек.29 Из них - не менее 8 тысяч строевых донцов и около 10 тысяч гражданских беженцев с Дона.

IV-й Донской (бывший мамонтовский) корпус (около 18 000 строевых донцов), с присоединившимися к нему двумя бригадами II-го Донского корпуса, был отрезан от новороссийского направления и вынужден двигаться совместно с корпусами Кубанской армии на Туапсе, а затем - к грузинской границе.30 Положение кубанцев и донцов, отступавших на Туапсе и дальше к грузинской границе, было следующее. Незначительная часть донцов 19 марта эвакуировалась в Крым из Туапсе. 1 мая 1920 г. из района Адлера было вывезено на Крымский полуостров около 5 тысяч донцов и 1,5-2 тысячи кубанцев («волки» А.Г. Шкуро).31 Двумя днями позже в районе Нового города на английских миноносцах были вывезены фактически все казаки IV-го Донского корпуса, за исключением 14-ой и 9-ой донских бригад, которые не смогли пробиться к месту погрузки из-за потока сдававшихся частей Кубанской армии.32 Таким образом, с полосы от Туапсе до Гагр, в Крым было вывезено не менее 10 000 строевых донцов.

Несмотря на отказ Грузии пропустить на свою территорию белогвардейские части и беженцев, незначительная часть донцов, вместе с кубанцами, перешла грузинскую границу. Учитывая, что некоторое количество донцов распылилось в кубанских горах и станицах, следует признать верными данные кубанского Войскового правительства, отмечавшего сдачу в плен большевикам около 15 000 донцов.33 По-видимому, большая часть донцов (около 8-9000 человек), попавших в плен, были из обоза донских корпусов или гражданские беженцы.

Из 40-45-тысячной Кубанской армии в плен сдалось не менее 25-30 000 человек. Большинство казаков было разоружено 1-2 мая 1920 г. в районе Сочи. Около полутора тысяч кубанцев перешло в Грузию. Учитывая, что с Черноморского побережья было перевезено в Крым около 2000 кубанских казаков (не считая небольшой части в составе сводного отряда при Добровольческом корпусе), можно сделать вывод, что более 10 000 кубанцев ушло в горы: либо к «зеленым» для дальнейшей борьбы с большевиками, либо в родные станицы.

Таким образом, к лету 1920 г. на Крымском полуострове находилось более 20 000 донцов и около 3-4000 кубанцев. Впоследствии большинство кубанцев и донцов, сдавшихся на Черноморском побережье, и, избежавших репрессий со стороны большевиков, для «искупления своей вины кровью» было направлено на польский фронт. Во время войны с Польшей многие из них перешли на сторону поляков и, впоследствии, либо переправлялись в Крым к П.Н. Врангелю, либо были интернированы в Польше и Германии. Часть кубанцев попала к Врангелю в результате разгрома «Армии Возрождения» генерала М.А. Костикова на Кубани. После неудачного десанта генерала С.Г. Улагая с территории Кубани переправилось в Крым 12 000 кубанцев. Всего к ноябрю 1920 г. на Крымском полуострове находилось около 30 тысяч донцов и не менее 20 тысяч кубанцев.

Что касается взаимоотношений между казаками и белым командованием, то в Крыму они приобрели совсем другой оттенок, став более жесткими и бескомпромиссными (не считая ряда тактических уступок) со стороны генерала Врангеля. В первую очередь, это было связано с тем, что Крымский полуостров не являлся казачьей территорией, а, следовательно, исчезал один из факторов, усиливавших влияние казачества.

В то же время нельзя согласиться с А.А. Гордеевым, утверждавшим, что «командование Добровольческой армии было избавлено от необходимости считаться с правительствами Дона, Кубани и Терека».34 Оказавшись вне пределов казачьей территории, руководство ВСЮР, конечно, чувствовало себя более свободно. Это выразилось, в частности, в реорганизации Военного Совета. Если раньше в нем преобладали донцы, то теперь из 20 человек Военного Совета только 3 были донскими генералами. Далее «Врангель продолжает, начатое Алексеевым, Корниловым и Деникиным дело - подчинение себе всех контрреволюционных течений на юге России, но не посредством подчинения себе политических верхушек этих течений, а, наоборот, путем устранения этих верхушек».35 В частности был уволен со службы и выслан за границу командующий Донской армией генерал В.И. Сидорин. Интересен тот факт, что он был уволен «по соглашению с Донским атаманом».36

В свою очередь казаки окончательно разуверились в возможности освобождения России от власти большевиков, а лидеры казачества не могли не чувствовать шаткость своего положения в отрыве от казачьих областей. Все это привело, в конечном счете, к обращению атаманов Дона и Кубани к правительствам Англии и Франции с просьбой о посредничестве в деле разрешения военного конфликта между Советской Россией и белыми правительствами казачьих территорий и о признании независимости последних. Правда, как уверял атаман Всевеликого Войска Донского А.П. Богаевский, у него не было и в мыслях сепаратного (со стороны Дона) мира с большевиками. Однако Врангель, встревоженный возможностью остаться один на один с Красной армией, принудил казачью верхушку подписать 15 апреля 1920 г. соглашение, а 22 июля того же года - заключить договор о казачьем союзе под своим руководством. В нем признавалось полное военное руководство Врангеля, в том числе и казачьими войсками. Кроме того, казачьи атаманы обязались вести все внешние сношения только с разрешения и при посредстве Верховного главнокомандующего Русской армией. В обмен на подчинение себе казачьей верхушки, Врангель обещал атаманам полную автономию и независимость в отношении внутреннего гражданского устройства.

Договор Врангеля с казачьими атаманами был использован оппозиционными силами, которые подвергли его резкой критике. Параллельно президиум кубанской Краевой Рады объявил договор недействительным. При этом члены президиума ссылались на то, что договор не имел подписи председателя краевой Рады. Однако этот Демарш со стороны кубанцев не помешал Врангелю 4 августа 1920 г. заявить о союзе, заключенном им с казачеством «для общей борьбы против большевиков».37

В целом, обещание независимости казачьих земель помогло Врангелю, с одной стороны, добиться подчинения со стороны казачьей верхушки, а с другой - удержать ею доверия казаков. О подчинении казачества свидетельствует и тот факт, что в Крыму уже не существовало ни Донской, ни Кубанской армии. Первая была переформирована в донской казачий корпус, командиром которого был назначен сторонник Врангеля генерал Ф.Ф. Абрамов. Из кубанцев была сформирована Кубанская бригада. Все эти части входили в одну армию, которая подчеркнуто именовалась «Русской».

К ноябрю 1920 г. казаки, находившиеся на Крымском полуострове, вместе со всей Русской армией оказались перед выбором: сдаться на милость большевиков или покинуть неприветливый остров и уехать на чужбину с надеждой на скорое возвращение в родные края.

Надо отдать должное Врангелю: вывод 150-тысячной массы беженцев из Крыма под напором частей Красной армии прошел более организованно, чем новороссийская эвакуация. Этому способствовали и объективные причины. Во-первых, в Крыму было больше портов, чем на черноморском побережье, что позволило уменьшить толчею, а, следовательно, снять напряженность и панику. Во-вторых, заранее были подготовлены корабли с запасом топлива и продовольствия. В-третьих, задолго до крымской катастрофы уже был составлен план эвакуации, что дало возможность без лишней суеты организовать погрузку. В-четвертых, слияние частей Русской армии в единый боевой организм, снятие напряженности в отношениях между лидерами казачества и руководством ВСЮР, которое было характерно для деникинского периода борьбы, дали возможность избежать того ажиотажа и вражды, которые сопутствовали новороссийской эвакуации. Равномерное распределение портов погрузки между донцами, кубанцами и другими частями армии также способствовало относительно спокойной обстановке при эвакуации.

Однако не следует идеализировать эвакуацию, как это делали в своих воспоминаниях некоторые сторонники Врангеля. В Крыму было все: и грабежи, и пожары, и суета, и панические настроения. Но все это проявлялось в гораздо меньшей степени, чем в Новороссийске и не помешало погрузиться всем, кто желал уехать. Большинство донцов и кубанцев вынуждены были нести тяжелое бремя эмигранта. Не менее тяжелым было положение и значительной части казаков, оставшихся в своих родных краях. Что же касается дальнейших политических исканий донского и кубанского казачества, то они продолжились в эмиграции (также как и противостояние с Врангелем). Однако это является темой отдельного исследования.

1 Ладоха Г. Очерки гражданской борьбы на Кубани. Краснодар, 1923. С. 23.
2 Какурин Н.Е. Как сражалась революция. М., 1990. Т. 1. С. 164.
3 Покровский Г. Деникинщина. Год политики и экономики на Кубани (1918-1919). Харьков, 1926. С. 15.
4 Деникин А.И. Поход и смерть генерала Корнилова //Гуль Р.Б. Ледяной поход. Деникин А.И. Поход и смерть генерала Корнилова. Будберг А. Дневник 1918-1919 годы. М., 1990. С. 108.
5 Богаевский А.П. 1918 год // Белое дело: Ледяной поход. М., 1993. С. 27, 39.
6 Зайцев А.А. Мемуарная литература как источник изучения социальной психологии казачества в годы гражданской войны //Казачество в революциях и гражданской войне. Черкесок, 1988. С. 82.
7 Какурин Н.Е. Указ. соч. Т. 1. С. 183.
8 Буденный С.М. Пройденный путь. М., 1958. Кн. 1. С. 43-44.
9 Деникин А.И. Белое движение и борьба Добровольческой армии //Белое дело: Дон и Добровольческая армия. М., 1992. С. 255.
10 Там же. С. 256.
11 Орджоникидзе Г.К. Статьи и речи. М., 1956. т. 1. С. 71.
12 Деникин А.Г. Поход и смерть генерала Корнилова... С. 142.
13 Богаевский А.П. Указ. соч. С. 75.
14 Деникин А.И. Борьба генерала Корнилова... С. 164.
15 Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. Р-106. Оп. 1. Д. 37. Л. 141-142.
16 Лехович Д.В. Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина. М., 1992. С. 202.
17 Гордеев А.А. История казаков. М., 1993. С. 225.
18 Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское //Белое дело: Дон и Добровольческая армия. М., 1992. С. 32.
19 Лехович Д.В. Указ. соч. С. 211.
20 Краснов П.н. Указ. соч. С. 142.
21 Цит. по: Ибрагимбейли Х.М. Критика современной буржуазной историографии казачества в революции и гражданской войне //Казачество в революциях и гражданской войне. Черкесок, 1988. С. 66.
22 ГАКК Ф. 6473 Оп. 1 Д. 196 Л. 84-85
23 ГАКК Ф. Р-411. Оп. 2. Д. 263. Л. 2, 4.
24 Лехович Д.В. Указ. соч. С. 252.
25 ГАКК. Ф. Р-6. Оп. 1. Д. 126. Л. 233.
26 Скобцов Д.Е. Драма Кубани //Деникин. Юденич. Врангель: мемуары. М.-Л., 1927. С. 137-138.
27 Разгон И. Кубанское действо //Борьба классов. 1936. № 1. С. 75.
28 Ибрагимбейли Х.М. Указ. соч. С. 64.
29 Какурин Н.Е. Указ соч. Т. 2. С. 329.
30 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 6473. Оп. 1. Д. 40. Л. 1.
31 Трагедия казачества. Париж, 1938. Ч. IV. С. 432, 497.
32 ГА РФ Ф. 5881. Оп. 2. Д. 806. Л. 24.
33 Трагедия казачества... С. 403.
34 Гордеев А.А. Указ. соч. С. 334.
35 Венков А.В. Врангель и казаки //Возрождение казачества: история и современность. Новочеркасск, 1994. С. 89.
36 Вольное казачество. Париж, 1937. № 235. С. 12.
37 Последние новости. Париж, 1920. 18.08.

Альманах «Белая гвардия», №8. Казачество России в Белом движении. М., «Посев», 2005, стр. 17-23

Массовое восстание казаков против советской власти. Первые преобразования новой власти были направлены против казачества. Некоторые казачьи войска, такие как Амурское, Астраханское, Оренбургское, Семиреченское, Забайкальское, были объявлены упраздненными. Казаков Семиреченского войска местная советская власть лишила избирательных прав. Обострились противоречия между казачьим и неказачьим населением из-за казачьей земли. Начались бессудные расправы над казачьими офицерами.
Казаки начинают собираться в отряды и вести партизанскую борьбу. В апреле 1918 г. вспыхивает массовое казачье восстание в самом крупном войске - Донском. В это же время разгорается борьба на Урале, вспыхивает казачье восстание в Забайкалье и Семиречье. Борьба идет с переменным успехом. Но наступление немецких войск вдоль Черноморского и Азовского побережья и восстание Чехословацкого корпуса на линии железной дороги от Волги до Дальнего Востока отвлекают силы большевиков.
Летом 1918 г. донские казаки во главе с атаманом П.Н. Красновым занимают всю территорию Дона и вместе с Добровольческой армией генерала А.И. Деникина помогают восставшим кубанским казакам. В августе 1918 г. к восстанию присоединяются астраханские казаки.

С июня 1918 г. начинается казачье восстание на Тереке. К ноябрю большевикам удается разгромить силы повстанцев, но в декабре на помощь им приходят кубанцы и Добровольческая армия. На Тереке устанавливается казачья власть во главе с атаманом Вдовенко.
В июле 1918 г. оренбургские казаки занимают Оренбург. Атаманы Красильников, Анненков, Ива-нов-Ринов, Ярушин берут под свой контроль Сибирское и Семиреченское войска. Забайкальцы объединяются вокруг атамана Семенова, уссурийцы вокруг Калмыкова. В сентябре амурские казаки вместе с японцами занимают Благовещенск.
Таким образом, к осени 1918 г. большая часть казачьих войск освобождает свои территории и устанавливает там свою войсковую власть.
Казачьи государственные образования. На территории старейших казачьих войск, имеющих опыт независимости и самоуправления, стихийно возникают органы старой казачьей власти. Пока не ясна картина будущей России, некоторые казачьи войска объявляют о создании своих государственных образований, государственной атрибу-тики, постоянных армий. Наиболее крупным государственным образованием среди всех казачьих войск становится «Всеве-ликое Войско Донское», которое выставляет к границам Дона 95-тысячную армию.

Дальше всех в своем стремлении к независимости идут кубанцы, их украиноязычная часть. Делегация кубанской Рады пытается добиться признания Лигой Наций, что Кубань - независимое государство.
Однако борьба диктует казачьим правительствам необходимость объединяться с белогвардейскими армиями, воюющими за «Единую, Великую и Неделимую Россию». Кубанцы и терцы воюют в составе Добровольческой армии генерала А.И. Деникина. В январе 1919 г. главенство Деникина признают донские казаки. Именно казаки на Юге России дают массовую силу «белому» движению. Большевики называют свой Южный фронт «казачьим».
В конце 1918 г. признают власть адмирала А.В. Колчака оренбургцы и уральцы. После некоторых препирательств признает колчаковскую власть атаман Семенов. Надежной опорой Колчака были сибиряки.
Будучи признанным «Верховным правителем России», А.В. Колчак назначил атамана Дутова Верховным походным атаманом всех казачьих войск.
«Красные» казаки. В борьбе с советской властью казачество не было едино. Некоторая часть казаков, в основном - беднота, выступила на стороне большевиков. К концу 1918 г. стало очевидно, что почти в каждом войске примерно 80% боеспособных казаков сражается с большевиками и около 20% сражается на стороне большевиков.

Большевики создают казачьи полки зачастую на базе старых полков царской армии. Так, на Дону в большинстве своем ушли в Красную Армию казаки 1, 15 и 32-го Донских полков.
В сражениях красные казаки проявляются как лучшие боевые части большевиков. На Дону огромной популярностью пользуются красные казачьи командиры Ф. Миронов, К. Булаткин. На Кубани -И. Кочубей, Я. Балахонов. Красными оренбургскими казаками командуют братья Каширины.
На востоке страны втягиваются в партизанскую войну против Колчака и японцев многие забайкальские и амурские казаки.
Советское руководство пытается еще больше расколоть казачество. Для руководства красными казаками и с агитационными целями - показать, что не все казаки против советской власти, при ВЦИКе создается Казачий отдел.
По мере того, как казачьи войсковые правительства все больше и больше попадали в зависимость от «белых» генералов, казаки поодиночке и группами переходят на сторону большевиков. К началу 1920 г., когда были разбиты Колчак и Деникин, переходы становятся массовыми. В Красной Армии начинают создаваться целые дивизии из казаков. Особенно много казаков вступают в Красную Армию, когда белогвардейцы эвакуируются в Крым и бросают на Черноморском побережье десятки тысяч донцов и кубанцев. Большая часть брошенных казаков зачисляется в Красную Армию и направляется на Польский фронт.