Служилые люди по отечеству. Служилые люди по «отечеству» (дворянское ополчение)
Первой половине XVII веков комплектовалась всеми служилыми людьми государства, которые несли военную службу лично и бессрочно и составляли поместную дворянскую конницу (поместное войско).
Они подразделялись на:
- московских служилых людей, так в источниках конца XVI века сообщают об украинской службе московских служилых людей: «А украинским воеводам всем во всех украинских городех государь велел стоять по своим местом по прежней росписи и в сход им быть по прежней росписи по полком ; а как будет приход воинских людей на государевы украины, и государь велел быти в передовом в украинском полку » .;
- городовых служилых людей (городовые дворяне и дети боярские , записывались в военную службу по городам (калужане, владимирцы, епифанцы и другим), составляли городовые дворянские конные сотни со своими головами и другими начальниками).
Стрелецкому приказу подчинялась и большая часть городовых казаков . Это можно объяснить отсутствием четкой разницы в службе городовых казаков и стрельцов. И те и другие были вооружены пищалями и коней для службы не имели. Часть казаков подчинялась Казачьему приказу . Таких казаков с атаманами и есаулами было немного.
Впоследствии служба «по прибору» также превратилась в наследственную. Дети стрельцов становились стрельцами, дети казаков - казаками. Специфической группой населения являлись стрелецкие и казацкие дети, племянники и бобыли. Эта группа образовалась постепенно, когда все места в положенном числе городовых казаков или стрельцов были уже заняты, но происхождение обязывало этих людей служить в «приборных» людях. Государство не считало их полноценным войском , но в сметные списки по городам они записывались. Стрелецкие и казачьи дети, племянники и бобыли имели на вооружении рогатины и «служили пеши».
Существовали и более мелкие служилые единицы: пушкари , затинщики , воротники, казенные кузнецы , толмачи , рассыльные (гонцы), плотники , мостники , засечные сторожа и ямские охотники . Каждая из категорий имела свои функции, но в целом они считались ниже стрельцов или казаков. Мостники и сторожа упоминаются далеко не во всех городах. В Коротояке и Сургуте среди местных служилых людей были и местные палачи .
Служилые люди «по прибору» редко привлекались к полковой службе. Они занимались огородничеством, ремеслом, торговлей, промыслами. Все служилые люди «по прибору» платили в городовую казну хлебные подати на случай осадного времени.
В XVII веке в разряд служилых людей «по прибору» были добавлены рядовые военнослужащие полков «нового строя» - мушкетеры , рейтары , драгуны , солдаты , а так же пашенные солдаты и драгуны .
Служилые люди «по призыву»
В военное время по указу (призыву) царя, в критические моменты для государства, временно призывались для службы крестьяне согласно определенной пропорции - так называемые «даточные люди».
Церковные служилые люди
Четвёртую, особую и довольно многочисленную категорию, составляли церковные служилые люди (патриаршьи дворяне, дети боярские, стрельцы, рассыльные и пр.), принявшие послушание или постриг (монашество), содержавшиеся и вооружавшиеся за счет церкви и подчинявшиеся Патриарху и высшим иерархам (митрополитам , архиепископам , архимандритам) Русской православной церкви.
По свидетельству современников, патриарх Никон, «при нужде» мог «выставить в поле» до десяти тысяч человек. Патриаршьи стрельцы, например, охраняли патриарха и были особой внутрицерковной «полицией нравов», следившей за поведением священнослужителей. «Патриаршие стрельцы постоянно обходят город , - писал побывавший в Москве архидиакон Антиохийской Православной церкви Павел Алеппский , - и как только встретят священника и монаха нетрезвого, немедленно берут его в тюрьму и подвергают всякому поношению… ».
Патриаршьи стрельцы были и подобием церковной инквизиции - они занимались розыском и арестами людей, заподозренных в ереси и чернокнижии, а после церковной реформы 1666 года и старообрядцев, в том числе протопопа Аввакума и боярыни Морозовой. «Патриаршьи стрельцы ухватили боярыню за цепь, сбили на пол и поволокли прочь из палаты вниз по лестнице, сосчитывая несчастной головою деревянные ступени… ». Патриаршьи стрельцы ходили по московским церквам и домам и, изъяв «неправильные» иконы, приносили их патриарху Никону, который всенародно ломал их, бросая наземь.
Церковные служилые люди привлекались и к государственной службе. В конце XVI и в начале XVII веков сторожевую слубжу по охране южного порубежья Русского государства вместе с казаками несли и «люди рязанского владыки» .
Многочисленные монастыри-крепости - Новодевичий монастырь , Донской монастырь , Симонов монастырь , Новоспасский монастырь , Новоиерусалимский монастырь , Николо-Пешношский монастырь , Высоцкий монастырь , Спасо-Евфимиев монастырь , Боголюбский монастырь , Богоявленско-Анастасиин монастырь , Ипатьевский монастырь , Толгский монастырь , Ростовский Борисоглебский монастырь , Желтоводский Макариев монастырь , Спасо-Прилуцкий монастырь , Кирилло-Белозерский монастырь , Соловецкий монастырь , Пафнутьево-Боровский монастырь , Псково-Печерский монастырь , Саввино-Сторожевский монастырь , Иосифо-Волоцкий монастырь , Троице-Сергиева лавра и другие имели мощную артиллерию, высокие стены с башнями и многочисленные гарнизоны из иноков-воинов, были способны выдержать длительную осаду и играли ключевую роль в обороне Русского государства. Свято-Троицкий Борщевский монастырь , одна из мощнейших крепостей Белгородской черты , был основан в 1615 году донскими казаками и Борщев строился именно для атаманов и казаков, «которые из них постригаются и, которые из них же раненые и увечные в том монастыре будут ».
Боевые холопы (послужильцы)
Пятую категорию составляли боевые холопы (послужильцы ) - вооруженные слуги, принадлежавшие к разряду несвободного населения. Существовали в Российском государстве в XVI-XVIII веках, составляли вооруженную свиту и личную охрану крупных и средних землевладельцев и несли военную службу в поместном войске вместе с дворянами и «детьми боярскими».
Послужильцы занимали промежуточное социальное положение между дворянством и крестьянами. По сравнению с совершенно бесправными пашенными и дворовыми холопами эта прослойка пользовалась немалыми привилегиями. Начиная со второй половины XVI века среди боевых холопов все чаще стали появляться разорённые «дети боярские» и забракованные при царском верстании «новики», для которых поступление на службу в боярскую свиту, даже ценой свободы, было единственной возможностью сохранить свою принадлежность к военному сословию. В разные года численность боевых холопов колебалась от 15 до 25 тысяч человек, что составляло от 30 до 55 % общей численности всего поместного войска .
См. также
Напишите отзыв о статье "Служилые люди"
Примечания
Литература
- Бродников А. А. // Вестник НГУ. Серия: История, филология. - 2007. - Т. 6 , № 1 .
- О русском войске в царствование Михаила Федоровича и после его, до преобразований, сделанных Петром Великим. Историческое исследование дейст. чл. Императорского Общества Истории и Древностей Российских И. Беляева. Москва. 1846 г.
Ссылки
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Служилые люди
Мавра Кузминишна подошла к калитке.– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Служилые люди по «прибору»
Среди служилых людей по «прибору» первое место по численности и значению занимали стрельцы. Стрельцы были московскими и городовыми.
Сведения о московских стрельцах весьма скудны и ограничиваются сообщениями иностранцев, посещавших Россию. По утверждению Флетчера, московских стрельцов насчитывалось около 7000 человек, из которых 2000 были стремянными (конными). По Маржерету (конец XVI в.), московских стрельцов было 10 тысяч. Стрельцы делились на приказы, по 500 человек в каждом. Стрелецкие головы со своими приказами были вполне самостоятельными и подчинялись непосредственно центральному учреждению -- Стрелецкому приказу. Приказы делились на сотни, а сотни -- на полусотни и на десятки. Во главе приказов стояли головы, сотнями ведали сотники, полусотнями -- пятидесятники и десятками -- десятники.
Придворное положение московских стрельцов определяло и их служебные обязанности. Стремянные стрельцы несли ежедневно охрану царского дворца. Пешие стрельцы несли в Москве караульную службу, переменяясь по неделям. Московские стрельцы посылались также в другие города для усиления местных гарнизонов. В военное время стрельцы принимали участие в походах и боевых действиях в составе войска.
За службу московские стрельцы получали денежное и хлебное жалованье: ежегодно по 4 -- 7 руб., 12 четвертей ржи и столько же овса. Командный состав назначался из дворян и детей боярских. Стрелецкому голове платили ежегодно 30 -- 60 руб., и, кроме того, он имел поместный оклад в 300 -- 500 четвертей. Сотники, помимо земли, получали 12 -- 20 руб., десятники -- 10 руб.
Городовые стрельцы располагались гарнизонами, численностью от 20 до 1000 человек, преимущественно в пограничных городах. Значительное число стрельцов находилось на северо-западной границе, особенно в Пскове и Нов-
городе. Меньше стрельцов было в южных пограничных городах, очевидно потому, что там имелось много других ратных людей, особенно казаков, выполнявших и городовую службу. Можно считать, что к концу XVI в. стрельцы были во всех более или менее важных в военном отношении городах Русского государства. В зависимости от военно-административного значения города определялось и штатное число стрельцов в нем. Во время Ливонской войны много стрельцов находилось в завоеванных городах.
Несомненно, что к концу XVI в. стрелецкое войско увеличилось и в целом насчитывало приблизительно около 20 -- 25 тыс. человек.
О том, из каких групп населения и как комплектовались стрельцы, трудно судить по тем источникам XVI в., которые дошли до нас. Можно лишь с уверенностью сказать, что городовые стрельцы набирались преимущественно из местного населения. Так, например, в Казани пришлых людей среди стрельцов было всего 13%, а в Свияжске -- только 8%. Из местного посадского населения набирались стрельцы в Туле, Торопце и других городах. Это были беднейшие представители посадского населения.
Наибольшее распространение получило привлечение на стрелецкую службу «вольных охочих людей». В стрельцы принимались только свободные люди (не холопы и не крестьяне), вообще не тяглые. Требовалось, чтобы они поступали на службу по своему желанию, были собой «добры», т. е. здоровы и умели стрелять.
Более постоянным источником пополнения стрелецкого войска с течением времени стали дети и другие родственники самих стрельцов. Постепенно служба в стрельцах стала наследственной повинностью. К привлечению стрелецких детей и родственников на службу правительство всегда относилось с особым вниманием, и только при недостатке потомства стрельцов допускался прием в стрелецкую службу вольных людей. Служба в стрельцах была не только наследственной, но и пожизненной. Только старость, раны или увечье могли освободить от службы.
В мирное время городовые стрельцы несли гарнизонную службу. Они стояли на караулах по стенам, башням и у городских ворот, у правительственных учреждений (в таможне, приказной избе и пр.), их посылали в уезды за нет-
Чинами, на селитренные промыслы, 6 конвой казны, для сопровождения послов, для исполнения судебных приговоров и т. Д. Во время войны городовые стрельцы целыми приказами или сотнями назначались в разные полки войска. Пешие стрельцы в дальние походы отправлялись на подводах. Вообще все стрельцы, за редким исключением, несли службу в пешем строю. Конные стрельцы (например, астраханские) получали казенных лошадей или деньги на их покупку.
Вооружение стрельцов состояло из ручной пищали (ручницы, самопала), бердыша и сабли. Кроме оружия, стрельцы получали из казны пороховницы, свинец и порох (в военное время 1 -- 2 фунта на человека).
В те времена уже существовала проверка искусства стрельбы. Некоторое представление о таких смотрах стрельбы из пищалей дает описание англичанина Дженкинсона. Он сообщает, что стрельба производилась в Москве в декабре 1557 г. по построенной для этого мишени в виде ледяного вала в 6 футов вышины, около 90 сажен длины и до 2 сажен толщины. Перед валом на расстоянии 60 ярдов были устроены подмостки. На смотре присутствовал Иван Грозный со свитой.
Стрельцы явились на стрельбище в составе приказа (500 человек), построенные по пяти в ряд, каждый с пищалью на левом плече и фитилем в правой руке. Выстроившись па подмостках, стрельцы открыли огонь по ледяному валу; стрельба продолжалась до тех пор, пока вал не был разбит. Краткость описания не позволяет установить, каким образом определялась степень совершенства стрельцов в стрельбе из оружия.
В отличие от дворянской конницы стрельцы имели определенный военный строй и носили особую военную форму.
Известно, что массовое вооружение пехоты огнестрельным оружием привело к появлению линейной тактики. В 1605 г. в сражении под Добрыничами русское войско впервые применило линейные боевые порядки, действуя в которых пехота могла вести огонь из максимального числа ружей. В Западной Европе линейная тактика была применена позднее шведским войском во время Тридцатилетней войны (1618 -- 1648 гг.).
Под Добрыничами развернувшиеся в линию стрельцы залпами отразили атаки польской конницы. Указание на залповый огонь и четкие построения стрельцов свидетельствует о том, что элементы линейной тактики были у русской пехоты еще в середине XVI в. Русская стрелецкая пехота, создавая и развивая линейную тактику, тем самым опередила западное военное искусство более чем на полстолетие.
В Москве и других городах стрельцы жили в особых слободах, расположенных в городе или на посаде. Получая усадебное (дворовое) место, каждый стрелец должен был иметь двор и приусадебный участок.
Городовые стрельцы обеспечивались денежным, хлебным и земельным жалованьем. По некоторым городам в конце XVI в. существовали определенные оклады денежного жалованья стрельцам. Основным источником существования городовых стрельцов являлись земельные наделы (пашня, огороды, сенокосы и т. п.). Земельные угодья отводились стрельцам сразу на целый отряд (приказ, сотню) и не по наличному числу людей, а по штату. Из общих земельных наделов стрельцы получали участки пашни (жеребья) в индивидуальное пользование. О размерах этих участков можно судить по г. Веневу, где в 1571 -- 1572 гг. было велено дать десятникам по 5 и рядовым стрельцам по 4 четверти пашни в поле (6 десятин в трех полях). В Данкове стрельцам полагалось, кроме денежного жалованья, рядовым по 8 четей и пятидесятникам по 10 четей в поле. Следовательно, единых окладов денежного и земельного жалованья для стрельцов не существовало.
Прочие земельные угодья и леса находились в общем владении стрельцов, иногда вместе с другими приборными людьми (пушкарями, затинщиками и др.).
Материально плохо обеспеченные, городовые стрельцы занимались торговлей и ремеслами. Бессильное создать необходимые благоприятные материальные условия для стрельцов, правительство пошло по линии наименьшего сопротивления и даже предоставило стрельцам позднее небольшие льготы в их торгово-ремесленных делах.
Занятия стрельцов торговлей и ремеслами отрицательно сказывались на их военной подготовке и боеспособности. С другой стороны, торговля и ремесла сближали стрельцов с посадским населением. Стрельцы в такой же степени страдали от произвола администрации, конкуренции помещиков и вотчинников и эксплуатации крупных купцов, как и рядовая масса посадского населения. В этой близости стрельцов с посадским населением и заключалась основная причина активного участия стрельцов в городских восстаниях XVII в.
Для управления стрелецким войском было создано особое центральное учреждение -- Стрелецкий приказ. Приказ известен с 1571 г., но возник он, вероятно, раньше, вскоре же после учреждения стрельцов. Приказ ведал стрелецким войском на территории всего государства и имел административно-военные и судебные функции в отношении стрельцов.
В заключение сделаем некоторые обобщающие выводы. Стрельцы явились первым на Руси постоянным войском. Вооруженные огнестрельным и холодным оружием, имевшие хорошую боевую выучку, они представляли собой наиболее совершенную часть русских вооруженных сил XVI в. Одним из преимуществ стрелецкого войска перед западноевропейскими мушкетерами являлось то, что стрельцы могли одновременно вести огневой бой и бой холодным оружием, то есть были пригодны к самостоятельным действиям. Стрелецкое войско выгодно отличалось от дворянского ополчения и других разрядов русского войска тем, что могло в любое время, по первому приказу правительства, выступить в поход. Стрельцы выполняли городовую (оборонную) службу, несли пограничную охрану, участвовали в полевых боях как пехота и являлись осадным войском при штурмах неприятельских городов. Стрелецкое войско значительно содействовало успехам русского оружия во второй половине XVI в.
В середине XVII в. 60 % городских дворов принадлежало служилым людям, среди которых преобладали служилые люди по прибору, набиравшиеся из местных жителей (стрельцы, казаки, затинщики, пушкари и т. д.). По Соборному Уложению 1649 г. за ними сохранялось право заниматься торговлей и промыслами беспошлинно до определенных объемов. На сохранение этой категории служилых людей направлена политика правительства и во второй половине XVII в. Особенно ярко это проявлялось на окраинах Российского государства. На Урале и в Сибири запрещалась раздача поместий дворянам, в том числе земли, предоставленной солдатам. А по указу 1680 г. казаки Смоленска и других городов обязаны были нести службу со своей земли без денежного жалования, что подразумевало сохранение за ними выделенных поместий.
Постепенно складывались условия для пополнения дворянства служилыми людьми по прибору. Запись беглых холопов и крестьян в службу позволила им проникать даже в ряды детей боярских, т. е. служилых людей по отечеству. В связи с этим в «Статьях о смотре и разборе детей боярских» конца 70-х годов XVII в. в интересах дворян запрещается холопов и пашенных мужиков верстать поместным и денежным окладом. В свою очередь расширение государственной пашни на юге стимулирует перевод служилых людей по прибору в черносошные крестьяне. В частности, это касалось пушкарей, наделенных землей вместо хлебного жалования. Таким образом, политика правительства по отношению к служилым людям «по прибору» определялась не только государственными интересами. Оно учитывало и те социальные противоречия, которые объективно возникали по мере укрепления дворянства.
Духовенство
В XVII в. духовное сословие традиционно делилось на черное и белое. Черное духовенство формировалось на основе принятия схимы, т. е. пострижения в монахи. Им запрещалось совершать требы (крестить, венчать и т. д.). Монастыри были мужские и женские. Крупные монастыри, близкие к царскому дому, обладающие вотчинами, осуществляющие торговую и промысловую деятельность, играли значительную роль в социально-политической и экономической жизни страны. В основном это были мужские монастыри, но встречаются и женские обители, в частности Новодевичий монастырь. Помимо московских монастырей (Чудов, Симонов, Новоспасский и т. д.) богатейшие монастыри существовали и на окраинах – Соловецкий, Кирилло-Белозерский и другие. Такие монастыри выполняли не только религиозные, но также государственные управленческие и военные функции. Они становятся опорными пунктами, обеспечивающими правительству контроль за освоением новых земель.
Подавляющее большинство женских и значительная часть мужских монастырей не имело собственных вотчин и существовало за счет получения содержания от государства – руги, включавшей средства на питание и минимальные нужды определенного количества монахов. Только в исключительных случаях руга достигала значительных размеров как признание заслуг и значимости данного монастыря. Монастыри, основанные по инициативе высших церковных иерархов, являлись их домовыми и финансировались из епархиальной казны.
Из среды черного духовенства избирались епископы, архиепископы, митрополиты и глава русской православной церкви – патриарх Московский и Всея Руси. Главы епархий, включая патриарха, управляющего патриаршей областью как самостоятельной епархией, содержались за счет доходов с церквей епархий, а также за счет пожалованных вотчин и угодий. В случае, если не было вотчин и большого количества приходов, государство брало на себя расходы по содержанию двора иерарха. Таким образом, имущественное положение глав епархий зависело не от чина, а от количества приходов, плотности населения и земельных владений.
Основным источником пополнения епархиальной казны были доходы, получаемые с белого духовенства, т. е. священнослужителей, совершающих обряды в церквях на территории данной епархии. Каждый священник кроме оплаты пошлины за поставление, за перевод из одной церкви в другую и т. д. ежегодно вносил плату за землю прихода и все средства, собираемые с населения за совершение обрядов. Большинство попов не несли повинности в пользу государства, но в случае, если тягловая община выбирала священника из своей среды, по своей инициативе и направляла его на поставление к главе епархии, за ним сохранялись обязанности по несению тягла. Сходная ситуация наблюдается и в вотчинах в случае поставления священника из крестьян по инициативе владельца земли. Он освобождается от повинностей, но не приобретает право перехода в другую церковь, если вотчинная церковь приносит ему достаточный для удовлетворения минимальных потребностей доход.
Особую роль играли протопопы, главы соборных церквей, в которых могли служить сразу несколько священников. Соборные церкви могли иметь вотчины, ругу от государства, а также содержание от высших церковных лиц. Особо выделялись Соборы Московского Кремля, обладающие значительными земельными владениями и богатыми вкладами. Имущественная дифференциация внутри духовенства была настолько значительная, что объективно не позволяла духовному сословию консолидироваться на основе общих социальных интересов.
Вступление
В результате военных реформ и общего роста вооруженных сил состав русского войска значительно увеличился. Вместе с тем стала сложнее его организация. С середины XVI в. войско состояло из служилых людей по «отечеству» и служилых людей по «прибору».
В первую группу входили:
служилые люди думные -- бояре, окольничие, думные дворяне;
служилые люди московские -- стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы;
служилые люди городовые -- дворяне и дети боярские выборные («из выбору»), дворовые («по дворовому списку») и городовые (городовой и осадной службы).
Вторая группа состояла из стрельцов, казаков, пушкарей, затинщиков, воротников, казенных кузнецов, плотников и пр. К этой же группе можно отнести сборных и посошных людей.
Рассмотрим каждую группу в отдельности.
Служилые люди по «отечеству» (дворянское ополчение)
Основную массу служилых людей по «отечеству» составляли городовые дворяне и дети боярские.
По грамоте 1556 г. служба дворян и детей боярских начиналась с 15 лет, до этого времени они считались «недорослями». Для зачисления на службу подросших дворян и детей боярских, или, как их называли, «новиков», из Москвы по городам периодически посылались бояре и другие думные чины с дьяками; иногда это дело поручалось местным воеводам. Приехав в город, боярин должен был организовать выборы из местных служилых дворян и детей боярских особых окладчиков, с помощью которых и производился прием на службу. По расспросам зачисляемых на службу и указаниям окладчиков устанавливались имущественное положение и служебная годность каждого новика. Окладчики показывали, кто с кем может быть в одной статье по происхождению и имущественному положению. Затем новик зачислялся на службу и ему назначался поместный и денежный оклад.
Оклады устанавливались в зависимости от происхождения, имущественного положения и службы новика. Поместные оклады новиков колебались в среднем от 100 четвертей (150 десятин в трех полях) до 300 четвертей (450 десятин) и денежные -- от 4 до 7 руб. В процессе службы поместные и денежные оклады новиков увеличивались.
Правительство зорко следило за тем, чтобы в среду дворян и детей боярских не проникали люди из низших сословий. При верстании новиков в службу указывалось, чтобы не было «поповых и мужичьих детей, и холопей боярских, и слуг монастырских». Здесь речь идет не только о представителях тяглого населения (крестьянах и посадском населении), о сохранении которого правительство особенно заботилось в налоговых целях, но и вообще о всех недворянских людях. Этот принцип оставался в силе и позднее. При смотрах (разборах) дворян и детей боярских не дворяне отстранялись от службы.
Военные потребности страны, в особенности организация обороны южной границы, все же побуждали правительство верстать в состав детей боярских и служилых людей лиц не боярско-дворянского происхождения, например, казаков. Вообще на южной окраине государства, где очень нужны были ратные люди, правительство меньше считалось с «отечеством» тех, кого верстали поместьем.
Верстание новиков в службу часто происходило одновременно с общим смотром всех служилых людей по «отечеству» данного города с уездом. На этих смотрах, или «разборах», надо было выяснить с помощью окладчиков о каждом человеке: каков он будет на службе «конен и оружен и люден», каков он «отечеством и службою» и кому «в версту», каков его поместный и денежный оклад, какую он может выполнять службу, в срок ли является на службу и уезжает с нее и т. п. В результате верстания и смотра составлялся по городу с уездом особый список, так называемая «десятая».
В организации поместного ополчения десятни имели большое значение. По десятням правительство учитывало дворян и детей боярских, назначало их на службу и увольняло с нее. Все десятни хранились в Разрядном приказе. До нового разбора Разряд отмечал в десятнях все служебные перемещения каждого лица, участие в походах и боях, придачи к поместному и денежному жалованью, пленение, смерть и т. п. Для Поместного приказа десятни являлись основанием к наделению служилых людей поместьями в соответствии с окладами.
Число служилых дворян и детей боярских по каждому городу с уездом зависело в конечном счете от земельной площади уезда, пригодной для поместной раздачи. Так, по Коломне в 1577 г. было около 310 дворян и детей боярских, в Переяславле Залесском в 1590 г. -- 107, в Муроме в 1597 г. -- 154. Наибольшее число служилых дворян и детей боярских имели такие крупные города, как Новгород (более 2000 человек в пяти пятинах), Псков и Смоленск (более 479 человек).
В зависимости от родовитости, имущественной состоятельности и служебной годности дворяне и дети боярские делились на выборных, дворовых и городовых.
Выборные дети боярские составляли привилегированную часть уездных служилых людей по «отечеству». В мирное время они служили поочередно в Москве при царском дворе под наименованием «жильцов». Они охраняли царский двор, а также выполняли различные поручения военного, административного и другого характера. В военное время жильцы входили в состав царского полка или были царскими телохранителями. Их назначали головами сотен поместного ополчения.
В изучаемое время дворовые дети боярские занимали среднее положение между выборными и городовыми. Дети боярские по «дворовому списку» пополнялись из городовых; из среды дворовых детей боярских назначались выборные. Самую многочисленную группу составляли городовые дети боярские, выполнявшие и полковую и городовую службу.
Оклады поместного и денежного жалованья служилых дворян и детей боярских были весьма различны: они колебались от 20 до 700 четвертей и от 4 до 14 руб. в год. Размеры окладов зависели прежде всего от чина служилого человека. Наивысшие оклады получали дети боярские, служившие «из выбору» (350 -- 700 четвертей), затем «по дворовому списку» (350 -- 500 четвертей) и, наконец, «городовые» -- самая многочисленная и наиболее пестрая по окладам группа (20 -- 500 четвертей). Единых окладов поместного и денежного жалованья для дворян и детей боярских не существовало. Размеры окладов различались территориально и определялись правительством.
В зависимости от выполнения служебных обязанностей изменялись поместные и денежные оклады. За исправное несение службы помещику увеличивался оклад. За неисправную службу (за неявку на службу, досрочный отъезд с нее и т. п.) поместный и денежный оклады убавлялись, а при злостном нарушении служебных обязанностей у помещика отбиралось поместье и передавалось беспоместным детям боярским.
Во второй половине XVI в. военная служба дворян и детей боярских разделялась на городовую (осадную) и полковую. Осадную службу несли или мелкопоместные лица с окладов в 20 четей или неспособные по состоянию здоровья к полковой (походной) службе; в последнем случае у детей боярских отбиралась часть их поместных владений. Осадная служба выполнялась в пешем строю, и ее должны были нести только «с земли», с поместных владений; денежное жалованье находившимся в осадной службе не выплачивалось. За исправную службу дворян и детей боярских переводили из осадной в полковую службу с повышением поместного оклада и выдачей денежного жалованья.
Полковая служба была дальней (походной) и ближней (украинкой, береговой). В мирное время полковая служба состояла в постоянной охране границ, главным образом южных.
Московские служилые люди (стольники, стряпчие, московские дворяне и жильцы) находились в более привилегированном положении, чем городовые люди. Так, московские дворяне получали поместные оклады от 500 до 1000 четвертей и денежные от 20 до 100 руб.. Кроме того, многие из них имели вотчины. В мирное время московские служилые люди выполняли дипломатические, военные и административные поручения, были воеводами в городах. В военное время часть московских чинов входила в царский полк, часть посылалась в другие полки. В полках московские чины занимали командные должности воевод, их товарищей, сотенных голов и т. п. Общее число московских служилых людей было невелико -- не более 2 -- 3 тыс. человек.
Думные чины (бояре, окольничие, думные дворяне) занимали высшие командные должности в войске. Их назначали большими полковыми и просто полковыми воеводами, воеводами в пограничные города и т. д. Наиболее знатным из бояр поручалось главное командование войском.
Бояре и окольничие получали поместные оклады в размере от 1000 до 2000 четвертей, а думные дворяне от 800 до 1200 четвертей; денежные оклады бояр составляли 500-- 1200 руб.; окольничих -- 200 -- 400 руб., думных дворян 100--200 руб. в год.
Думных чинов было немного: окольничих около 15 человек, думных дворян не более 6 человек. Что касается бояр, то наибольшее число их -- 30 человек -- было при Борисе Годунове; в среднем же состав боярства колебался от 15 до 25 человек.
Вызванные на службу, помещики одного уезда формировались на сборных пунктах в сотни; из остатков уездных сотен создавались смешанные сотни; все они распределялись по полкам. После окончания службы дворяне и дети боярские распускались по домам, сотни распадались и при следующем призыве на службу формировались вновь. Таким образом, согни, как и полки, являлись лишь временными войсковыми единицами поместного ополчения.
Во главе сотен стояли назначенные правительством или полковыми воеводами головы из местных уездных или московских дворян. На военной службе головы находились только во время похода или войны.
Все служилые люди по «отечеству» должны были являться на службу «конны, оружны и людны», т. е. на коне, с оружием и с людьми.
Наиболее ранние сведения о составе и вооружении дворян и детей боярских сохранились от 1556 г., когда в г. Кашире был произведен смотр боярами Курлятевым и Юрьевым и дьяком Вылузгой. Для анализа возьмем только тех дворян и детей боярских, у которых показаны поместные оклады; таких в десятые 222 человека. Указанные лица по своему имущественному положению принадлежали в основном к среднепоместному дворянству: имели поместья в 100 -- 250 четвертей. На смотр явились все без исключения на конях, а многие даже с двумя конями. Вооружение указанных лиц было следующее: саадак -- 41 человек, копье -- 19, рогатина -- 9, топор -- 1 человек и без всякого оружия 152 человека. Кроме того, 49 человек имели защитное вооружение (доспехи).
На смотре также присутствовало 224 дворянских людей-холопов (кроме коша -- обозных), в том числе 129 человек безоружных. Остальные 95 человек имели следующее оружие: саадак и саблю-- 15 человек, саадак и рогатину -- 5, саадак и копье -- 2, саадак -- 41, рогатину -- 15, копье -- 16 и пищаль -- 1 человек. Из 224 человек в защитном снаряжении находилось 45, все имели коней. Следовательно, холопов было не меньше, чем самих помещиков, и они были вооружены не хуже помещиков.
Как изменилась дворянская конница в конце XVI в., показывает десятая по г. Коломне 1577 г. Коломенские дворяне и дети боярские (283 человека) принадлежали также к среднепоместным владельцам и явились на смотр вооруженные лучше, чем каширцы. Почти все они имели одинаковое оружие: саадак и саблю. Необходимо учесть, однако, что смотр в Коломне сопровождался разбором и верстанием поместным и денежным жалованьем с одновременной выдачей жалованья. Помещику приказывалось заранее «быть» на службе с оружием и определенным количеством людей.
Несовершенство вооружения дворян и детей боярских объяснялось в основном тем, что правительство не устанавливало, с каким именно оружием помещик обязан являться на службу. В конце XVI в. правительство делало некоторые попытки усилить боеспособность поместной конницы. Так, в 1594 г. при смотре детей боярских г. Ряжска большинству из них было велено служить с пищалями.
Попытка вооружить всех детей боярских пищалями и создать постоянную сотенную организацию была вызвана военной обстановкой и носила временный характер. Она не получила дальнейшего развития, и в XVII в. вооружение дворянской конницы было так же разнообразно, как и в изучаемый период.
Кроме неудовлетворительного вооружения, поместное ополчение имело еще один крупный недостаток, а именно слабую военную дисциплину. Правительство принимало меры против нарушений службы, снижало поместные и денежные оклады или полностью лишало земель и денежного жалованья и т. п. Однако все эти меры оказывались мало действенными. Недовольство и побеги со службы продолжали расти, принимая массовый характер, а правительство, заинтересованное в служилых людях, применяло наказания недостаточно последовательно и строго. Невыполнение службы и слабая дисциплина были наиболее убедительным показателем начавшегося разложения поместного ополчения. Этот процесс достиг наивысшего развития в начале XVII в. и привел в конечном итоге к постепенной замене дворянской конницы другими родами войска.
Относительно общей численности поместного ополчения конца XVI в. имеются указания в специальной работе С. М. Середонина о вооруженных силах Русского государства. Автор пришел к выводу, что общее число дворян и детей боярских в конце XVI в. не превышало 25 тыс. человек. Середонин подсчитал, что указанные помещики, имея в среднем по 200 четвертей поместий или вотчин, должны были приводить с собой по 2 человека. Таким образом, общая численность конницы из дворян и детей боярских с их людьми составляла примерно 75 тыс. человек. Эти расчеты автора нуждаются в уточнении. С 200 четвертей земли помещик должен был приводить, по Уложению 1556 г., не двух, а одного вооруженного человека, так как с половины указанной земли (100 четвертей) он нес службу лично сам. Следовательно, общее число дворянского ополчения составляло не 75, а 50 тыс. человек. Сохранившиеся десятни за вторую половину XVI в. показывают, что дворяне и дети боярские очень неаккуратно приводили с собой вооруженных людей, причитавшихся с них по Уложению 1556 г., и поэтому цифру дворянской конницы в 50 тыс. человек нужно считать максимальной.
Управление служилыми людьми по «отечеству» находилось в ведении Разрядного приказа. Функции Разрядного приказа по обеспечению служилых людей по «отечеству» землями продолжал Поместный приказ. По поместным окладам, устанавливаемым в Разряде, Поместный приказ осуществлял фактическое наделение землей («дача в оклад»).
люди на службе у государства-не по происхождению, а по найму (дьяки, подьячие, стрельцы, пушкари, затинщики, городовые казаки, солдаты, ямщики). Состояние приборного служилого человека было наследственным так же, как и сына боярского; стрелецкие дети по общему правилу прибирались в стрельцы, казацкие дети ~ в казаки. Но этот разряд лиц не имел наследственной замкнутости и постоянно пополнялся притоком новых сил из различных слоев общества; в стрельцы и казаки время от времени прибирались новые люди.
Сл. «по прибору» поселялись в городах слободами и наделялись мелкими земельными участками казенной земли, причем их земельные наделы весьма схожи были с тяглыми наделами посадских людей. Сл. «по прибору», будучи землевладельцами, но не имея крестьян или холопов-работников, сами обрабатывали землю и промышляли своими руками. Стрельцы, казаки и другие приборные люди так же, как и дети боярские, были свободны от налогов, в качестве Сл., белопоместцев, но с некоторыми ограничениями. Многие из них, живя в городах, занимались торговлей и промыслами.
В XVII в. Сл. «по прибору» наделялись поместной землей в пограничных районах страны, где они без дополнительного жалования охраняли государственные рубежи.
