Учителя цесаревича алексея. Английский учитель, наставник цесаревича, православный монах

Г. в городе Ротерхэм (Rotherham), что в Йоркшире, Англия , в семье банковского служащего Джона Гиббса и дочери часовщика Мэри Энн Элизабет Фишер.

Был секретарём при штабе британского верховного комиссара в Сибири. В году вместе с Пьером Жильяром в Екатеринбурге помогал следователю Соколову в расследовании убийства императорской семьи. В письме к своей тете Кейт Гиббс рассказал о трогательной и печальной службе в память членов императорской семьи, которая состоялась 17 июля года, в день годовщины их гибели.

Переехал вместе с британской миссией в Омск . Соколов и генерал Дитерихс еще раз встретились с Гиббсом в Чите на Рождество, 7 января года. Они сказали, что их жизнь в опасности, потому что они владеют сведениями об убийцах. Дитерихс принес с собой маленькую коробку, покрытую темно-сиреневой кожей, которая раньше принадлежала императрице. “Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки”, - сказал он Гиббсу.

На некоторое время был направлен в Русскую православную миссию в Иерусалиме .

Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В году в одном из этих зданий был освящен храм в честь святителя Николая Чудотворца.

Когда закончились хлопоты, связанные с ремонтом, отец Николай достал хранившуюся у него почти 30 лет удивительную коллекцию вещей, связанных с императорской семьей. Большинство этих вещей были с разрешения генерала Дитерихса взяты из дома Ипатьева в году.

На стенах храма он повесил иконы, некоторые из которых были подарены ему членами императорской семьи, а некоторые спасены им из Ипатьевского дома. В центре храма отец Николай повесил люстру в виде розовых лилий с металлическим зелеными листьями и веткой фиалок. Эта люстра раньше висела в спальне в Ипатьевском доме. В алтаре отец Николай поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II, которые он захватил из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться Государю, но увидеть царя ему уже было не суждено. И на каждой службе он поминал императора, императрицу, царевича и великих княжон.

В последние годы жизни отца Николая окружали друзья. Один из них - католик Питер Ласкелл, посещал англиканские, католические и православные церкви и хорошо знал православные службы. Он очень привязался к отцу Николаю и помогал ему во многом. Их дружба оказала на Ласкелла огромное влияние. Уже в 90-х годах, за две недели до своей смерти, он принял православие и был погребен в Иоанно-Предтеченском монастыре, основанным архимандритом Софронием в Эссексе .

Еще одним другом отца Николая стал Дэвид Беатти. Они познакомились в 1961 году, за два года до смерти отца Николая, на одном из праздничных мероприятий Англиканской Церкви. Беатти тогда только что вернулся из Москвы, где был переводчиком на первой ярмарке Британской торговли и промышленности. Они разговорились, и, заметив симпатию Беатти к членам императорской семьи, отец Николай целый час рассказывал ему о своей жизни с ними, превознося их мужество. Только позднее Беатти понял, что ему была оказана огромная честь, поскольку бывший наставник царевича очень редко говорил о царской семье.

Как вспоминает Беатти, за год до смерти отец Николай очень похудел и быстро терял силы. Но “его лицо было поразительным... Очень розовые щеки, яркие голубые глаза и всклокоченная белоснежная борода, доходящая до середины груди. Он был интересным и остроумным собеседником, его ум был ясен. Я был поражен его простотой и практичностью одновременно. Несмотря на его сложную судьбу и необычную внешность, он был совершенным англичанином в своем практическом подходе к вещам и в своем чувстве юмора... В нем ощущался естественный авторитет, он был человеком, которым восхищаются и с которым не спорят”.

Архимандрит Николай (Гиббс) скончался 24 марта г. Он похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде.

Использованные материалы

• Т. Горбачёва Царская семья в судьбе Чарльза Гиббса

В 1917 году в воронку российских октябрьских событий попал Чарльз Сидней Гиббс . Будучи подданным английской короны, он оказался одним из самых преданных слуг царя российского.

«Машины блюдца»

В 1901 году сын управляющего банком и выпускник одного из британских университетов отправился в далёкую Россию. Чарльз Гиббс был бакалавром искусств . И Петербург привлёк его как город театра, балета, музеев и выставок. Толчком стало объявление в газете, что в городе на Неве требуются учителя английского. Но в действительно-сти, как напишет американская исследовательница биографии Гиббса Кристина Бенаг , все те почти 20 лет, что Чарльз провёл в России, стали для него духовным паломничеством.

Гиббс 10 лет преподавал анг-лийский царским детям. Как он потом написал в своих воспоминаниях, для первого визита во дворец он надел смокинг. Пройдя анфилады парадных помещений, Чарльз был поражён аскетизмом классной комнаты: стол, стулья, доска, стеллаж с книгами и на стенах множест-во икон. Над классом, этажом выше, располагались детские, где великие княжны спали на жёстких кроватях, умывались холодной водой. В семье была принята простая пища. Пирожные к чаю подавались редко. Цесаревичу Алексею каждый день приносили щи и кашу с солдатской кухни Сводного полка. Он всё съедал, приговаривая: «Это еда моих солдат». Младшие девочки часто донашивали платья и обувь старших. Сам император спустя десятилетие после свадьбы носил гражданские костюмы времён жениховства. На англичанина произвело впечатление, что его величество обходился без личного секретаря: все бумаги, на которые предстояло поставить царскую печать, Николай II читал сам. Он обладал хорошей памятью, свободно говорил на английском, французском и немецком.

Старшая княжна Ольга внеш-не больше других была похожа на императора, у неё был практически абсолютный музыкальный слух. Татьяна сразу поражала красотой. За строгий характер её называли «гувернантка». Мария любила рисовать, у неё были огромные голубые глаза - «Машины блюдца». Младшая Анастасия после уроков бегала в сад, чтобы нарвать и подарить цветы Сиду, как звали Чарльза в семье.

После Февральской революции семья оказалась в Александровском дворце под домашним арестом. Дети лежали с температурой, накрывшись тулупами, потому что семье «отключили» электричество, тепло и даже воду, её приходилось брать из проруби. Николай II валил в парке сухие деревья и пилил их на дрова. В конце марта на дворцовой лужайке члены семьи вскопали огород, посадили овощи. С первого же дня заточения комиссия, назначенная Временным правительством, не переставала допрашивать царя и царицу. Но фактов, указывающих на государственную измену, обнаружить не удалось.

Когда было принято решение отправить царскую семью в Тобольск, Гиббс добился разрешения ехать следом. Из-за этого он разругался со своей невестой мисс Кейд, она состояла в гильдии учителей английского, как и сам Гиббс. Преодолев несколько тысяч километров, Гиббс поцеловал руку исхудавшей и поседевшей императрице. В Сибири пленники могли дышать воздухом лишь выходя на балкон. Александра Фёдоровна вязала носки, штопала одежду... и писала: «Надо перенести, очиститься, переродиться!»

Большевики, придя к власти, перевезли царскую семью в Екатеринбург. Гиббс сопровождал своих учеников, однако там ему запретили следовать за Романовыми. Сид провожал взглядом утопающую по щиколотки в грязи 20-летнюю княжну Татьяну - в одной руке она держала тяжёлый чемодан, а в другой любимую собаку Алексея. Сам мальчик из-за болезни с трудом передвигался. Узников поселили в доме, принадлежавшем коммерсанту Ипатьеву. В те дни Татьяна подчеркнула в одной из своих книг: «Верующие во Господа Иисуса Христа перед смертью сохраняли дивное спокойствие духа. Они надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом».

Николай II с дочерьми Ольгой, Анастасией и Татьяной (Тобольск, зима 1917 года) Фото: Commons.wikimedia.org

Молитва за врагов

Они вступили в иную жизнь всей семьёй. Их расстреляли среди ночи в подвале.

Раненых княжон и царевича добивали штыками. Затем отвезли за 20 км от города, на Ганину Яму, где с помощью огня и серной кислоты избавились от трупов. Войска белых, а вместе с ними и Гиббс вошли в город вскоре после злодеяния. Чарльз помогал следствию восстановить обстоятельства преступления, слушал показания свидетелей. На Ганиной Яме вместе с обронённой серёжкой, отрубленным пальцем и лоскутами одежды Сид увидел обрывок разноцветной фольги из дет-ского набора, которую цесаревич любил носить в кармане. На секунду Чарльз зажмурился... Затем достал из кармана потрёпанный листок со стихотворением, которое княжны часто перечитывали в последнее время, а на одном из уроков перевели на английский. В конце было: «И у преддверия могилы Вдохни в уста Твоих рабов Нечеловеческие силы Молиться кротко за врагов».

Бог дал им эти нечеловеческие силы. Старшая княжна Ольга в письме из заточения на волю писала: «Отец просит передать всем, чтобы за него не мстили - он всех простил и за всех молится… не зло победит зло, а только любовь». Тогда-то Гиббс и ощутил, что вплотную приблизился к великой духовной тайне. Оставался один шаг, который он сделал в русской церкви в Харбине (в этом китайском городе скопилась масса русских эмигрантов): здесь Чарльз перешёл в православие. Таинство миропомазания совершал архиепископ Нестор (Анисимов). На нём было протёртое до дыр облачение, подаренное много лет назад всероссийским пастырем Иоанном Кронштадтским. Чарльз получил имя Алексей - в честь цесаревича. После он писал сестре Винни, что у него такое чувство, словно он вернулся домой после длительного путешест-вия. Через год после принятия православия владыка Нестор постриг Гиббса в монахи с именем Николай - в честь убиенного царя. Ещё через некоторое время он принимает священнический сан и становится отцом Николаем. Возвращаясь в Англию, он вёз с собой фотографии императорской семьи, тетради княжон и другие вещи, которые ему удалось спасти в Тобольске и Екатеринбурге. Но главное сокровище, которое он вёз в своём сердце, была вера. В Лондоне он был возведён в сан архимандрита и возглавил православный приход. Потом переехал в Оксфорд, где на сбережения купил небольшой дом. Здесь он устроил домовую церковь в честь святителя Николая Чудотворца. В одной из комнат он также организует миниатюрный музей, посвящённый царской семье. Службы в домовой церкви постоянно посещали 60 человек. Из России доходили сведения, что в Екатеринбурге верующие, несмотря на опасность, ежегодно в день убийства царской семьи приходят ночью на молебен к Ипатьевскому дому. В такие моменты сквозь белые стены вдруг начинала проступать кровь. Власти перекрашивали здание, но явление повторялось.

Знак с неба царская семья дала и отцу Николаю. Икона, принадлежавшая царственным мученикам и висевшая дома у архимандрита, обновилась и засверкала яркими красками. В тот момент 87-летний монах был уже смертельно болен. Отец Николай (Гиббс) преставился 24 марта 1963 года. Его могила на кладбище в Оксфорде отличается от других выбитым на ней православным крестом.

Вид на крупнейший религиозный и учебный центр Оксфорда – Крайст Чёрч. Фото: Елена Дорофеева

Учитель детей Царской семьи англичанин Чарльз Сидней Гиббс, вернувшись на родину, основал первый русский православный храм в Оксфорде. В библиотеке Оксфордского университета хранятся 40 страниц рукописи – его воспоминания о русском Царе и его семье

Верноподданный. Это забытое слово вспоминается, когда думаешь о тех людях, которые не оставили государя в тяжелое время и следовали за ним до последней минуты. Четверо из них погибли вместе со всей семьей Императора. Всего же в Сибирь за Их Высочествами поехали более 20 приближенных, среди которых были не только подданные Российской империи. Англичанин Чарльз Сидней Гиббс в течение 10 лет обучал детей Императора своему языку.

После екатеринбургской трагедии он еще несколько лет был в России, в 1934 году принял православие, вернулся в Англию и на свои средства купил дом, где устроил православный храм.

На могильной плите в Оксфорде надпись - Его преподобие архимандрит Николай (Сидней Гиббс) 19 января 1876 - 24 марта 1963.

В год 100-летия революции, когда массовая культура на свой вкус интерпретирует события более чем столетней давности, предлагаем взгляд человека, который был рядом и, в то же время, наблюдал как бы со стороны. И тем более вызывает размышления его судьба - сын банкира, приглашенный в 1908 году в Россию, живший рядом с Царской семьей и разделивший с ними ссылку, потрясенный их трагической кончиной, становится православным священником и хранит память о русском Царе и его семье до конца своей жизни.

В дневниках и воспоминаниях, кстати, нигде не встречается упоминание о Кшесинской.

Фото Гиббса из храма Русской православной церкви в Колчестере.

"Время - это запоздалое оправдание королей "

В библиотеке имени Бодлея Оксфордского университета , в личном архиве Гиббса хранятся 40 страниц рукописи - Воспоминания о Царской семье, написанные им после принятия священнического сана архимандрита в 1937 году.

Гиббс начинает с оценки русского Царя как политика.

"В начале Его правления, которое теперь уже окончательно закончилось, продекларированная Им политика была направлена на сотворение сильной и процветающей России, на её благополучие, но не в ущерб другим государствам . По иронии судьбы, Он, который так любил мир, был брошен в горнило войны. Но Он оставил после себя великий памятник миру и Себе во Дворце Мира в Гааге (В 1899 году по инициативе Николая Второго в Гааге прошла первая мирная конференция по разоружению, на который был учрежден Международный суд для мирного разрешения межгосударственных споров и конфликтов - прим. ред); хотя мне кажется, что даже в этом Его великодушии Он не был оценен должным образом. Другими словами, Россия всегда была на подозрении".

Завершаются мемуары надеждой на то, что потомки когда-нибудь разберутся в событиях лета 1918 года.

"Время - это запоздалое оправдание королей. Почти 19 лет прошло с момента кульминации трагедии, которая унесла жизнь Императора Николая II и всей Его Семьи, - тихой, мирной летней ночью в июле 1918 года. В начатом процессе расследования преступления обнаружилось столько лжи, грубости и бессердечности, что в течение длительного времени к нему не было доверия. Это сохранялось до тех пор, пока расследование не передали в руки следователя Николая Алексеевича Соколова, который пролил свет на главные факты и затем продолжал расследование (в эмиграции).

Позже вышло много книг на эту тему, в них содержалось много лжи. Впоследствии появились другие многотомные труды. Но работы эти были опубликованы одними и теми же авторами и не могут принести ничего нового до тех пор, пока не появится кто-то, возможно, из нового поколения ".

Царское Село и разбойник-кот в дождливую погоду

Познакомимся с самим Гиббсом. Его характер, живое восприятие и чувство юмора характеризуется, например, такой записью в дневнике о первых днях пребывания в Царском Селе:

"Я провожу лето в деревне, если можно назвать Царское Село деревней... Было бы правильнее называть его "городом сельского типа" или "урбанизированный глушью" ... В Царском Селе огромное количество домов и казарм, так как это еще и крупный военный центр; а также множество очаровательных дворцов, окруженных искусственными парками и водоёмами. Теперь, по прошествии времени, всё это приобрело естественный вид, как будто было создано природой, а не человеком. Но хотя таково само Царское Село, окружающая местность до сих пор сохранилась в своей нетронутой дикости бесплодных болот.

Итак, здесь я провел лето, то есть скорее ночи, чем дни, поскольку близость Петрограда ставит крест на отдыхе и покое тела, как ни пленительны они для ума. Тем не менее, для меня уже очень много значит проводить ночи в покое, страдая только лишь от разбойника-кота, который по ночам посещает моё обиталище, запрыгивая внутрь через окно, и оставляет свою визитную карточку (на самом деле несколько) в виде множества чётко различимых отпечатков лап на скатерти. Хотя, справедливости ради, добавлю, что это бывает только в дождливую погоду, и у меня нет половика перед окном. Котик наслаждается моим гостеприимством и демонстрирует свою высокую оценку мастерства придворного повара, доедая всё оставшееся, за исключением салата, соли и горчицы, которые, строго говоря, не были приготовлены, и поэтому не кажутся соблазнительными". 29 июля 1916 года.

В Царском селе 3 декабря 1916 года: "сопровождал Императрицу, чтобы посмотреть две операции в госпитале".

Принцесса Аликс, будущая Императрица Александр Федоровна перед свадьбой. 1894 год. Фото: www.globallookpress.com

Причина непопулярности Императрицы - отсутствие театральности

Гиббс неоднократно рассуждает о причинах, почему Александра Фёдоровна "так и не смогла завоевать полностью путь в сердца своих подданных".

"Думаю, что это явление может быть объяснено, как полное отсутствие у императрицы чувства "театральности". Театральный инстинкт врос в русскую натуру. Иногда кажется, что русские скорее играют свои жизни, чем проживают их. Это было совершенно чуждо манере мышления Императрицы, которую она приобрела благодаря воспитанию Её любимой бабушки королевы Виктории. Она осталась без матери в возрасте шести лет, и королева Виктория заняла место её любимой матери... Они находились в постоянной переписке, которая продолжалась и после замужества императрицы, фактически до смерти старой королевы в 1901 году.

Когда мы были в Тобольске , Императрица сказала, что одной из самых болезненных вещей, которую Она вынуждена была сделать перед отъездом из Царского Села, было сожжение писем старой королевы.

Таким образом, совершенно неудивительно, что образовалась фундаментальная разница между характером молодой Императрицы России и теми миллионами Её подданных, что и послужило основой отчуждения, которое было замечено всеми, кто писал на эту тему. Императрица и сама знала об этом, не подозревая об истинных причинах. Она скорее приписывает это своей застенчивости, о которой так сожалела, но не могла преодолеть….

Свидетельства об императрице, даже краткие, будут не полными без упоминания о Её благочестии и набожности. Эти качества были присущи ей с детства, и переход в православную церковь послужил усилению всех её религиозных инстинктов. Как было замечено, Она всегда стремилась к простой жизни и всем сердцем стала православной. Догматы Православия стали ведущими в её жизни (Русская Православная Церковь была тогда в зените). Будучи преданной православию, Императрица до самой своей смерти скрупулезно соблюдала посты и праздники Святой Церкви. Перед всеми важными событиями Она и Её муж исповедовались и причащались. В то же время я должен добавить, что она вела себя без всякого фанатизма и с величайшей умеренностью".

Чарльз Гиббс также вспоминал о Государыне:

"Характер у неё был более властный и твердый, чем у императора. И она его подчиняла. Но она так сильно его любила, что, если только она заранее знала, что его желание иное, она всегда подчинялась. Я никогда не видел борьбы между ними. Очевидно, что она была против отречения Его от престола. Она никогда его за это не упрекала . Она любила его как мужа и отца, и любила только одного его. Это совершенно ясно было каждому, кто был близок к ним".

Император Николай II и Императрица Александра Федоровна с Великой княжной Татьяной. Фотохроника ТАСС

Николай Второй внушал трепет, но не страх

В воспоминаниях, хранящихся в Оксфорде, есть и мнение Гиббса о причинах пренебрежительного отношения мировых лидеров к Николаю Второму.

"Я всегда чувствовал, что мир, в общем, никогда не принимал Императора Николая всерьёз, и я часто интересовался почему. Он был человеком, у которого не было низменных качеств. Я думаю, что в основном это можно объяснить тем фактом, что Он выглядел абсолютно не способным внушить страх. Он знал очень хорошо, как сохранить свое достоинство. Никто даже и помыслить не мог, чтобы позволить себе вольности по отношению к Императору. Это была бы неслыханная вещь. Он не ставил себя выше других, но при этом был исполнен спокойствия, самообладания и достоинства, главное, что Он внушал - трепет, а не страх. Я думаю, причиной этого были его глаза. Да, я уверен, это были его глаза, настолько прекрасными они были. Нежнейшего синего (голубого) оттенка, они смотрели прямо в лицо. С добрейшим, нежнейшим и любящим выражением. Как можно было чувствовать страх?

Глаза его были настолько ясными, что, казалось, Он открывал вашему взгляду всю свою душу. Душу простую и чистую, которая совершенно не боялась вашего испытующего взгляда . Никто больше не мог так смотреть. В этом было его величайшее обаяние и, в то же время, великая политическая слабость. В битве умение внушить страх порой составляет больше половины победы… И именно этим преимуществом он не обладал. Если бы он находился в другом положении, мог выражаться более свободно, говорить и писать то, что думает, как обычный человек, тогда Он, вне всякого сомнения, смог бы приспособиться и найти свою нишу. Но в его положении это было невозможно. Ему приходилось высказываться только в официальном стиле, тем не менее, Он мог при случае излагать прямо основные положения своей государственной политики".

О личных качествах русского Царя Гиббс пишет с восторженным удивлением:

"Император был наделен потрясающей памятью . Лицо, имя, однажды увиденное или услышанное, никогда больше уже не забывалось. В Ставке часто происходили подобные сцены: когда какой-либо офицер приезжал с докладом, он получал приглашение на ланч. Затем все гости выстраивались в одну длинную линию… Его Величество начинал прохаживаться вдоль строя, пожимая руки всем присутствующим, глядя им прямо в лицо своими голубыми глазами, при этом обращаясь к каждому по имени, а не по фамилии. Это звучало как Николай Николаевич или Иван Семенович, в зависимости от ситуации. Он расспрашивал всё о его полке со знанием такого множества деталей, как будто Он покинул этот полк день назад, а не десять лет назад. Подобный дар имел только Император, и никто из детей не мог сравниться с ним".

Это впечатление было записано во время пребывания Государя в Ставке во время войны. Там же он добавляет о распорядке дня. Император делил свою жизнь между Ставкой и Царским Селом, но дела Верховного главнокомандующего уже занимали все его время, и он настоял, чтобы Цесаревич поехал с ним. Было поставлено одно условие - Алексей Николаевич должен был продолжить свои занятия. Поэтому его воспитатель Чарльз Гиббс сопровождал его.

"Персонал нашей "школы" был очень маленьким и состоял всего из трех человек. Все были очень дружелюбные и веселые. Император видимым образом почувствовал величайшее облегчение благодаря своему новому окружению, и мы иногда даже видели Его в кабинете, когда Он работал...

У Императрицы была привычка прочитывать вечернее молитвенное правило, когда Цесаревич был уже в постели под одеялом и готов заснуть. И вот эту часть вечерней жизни Император оставил неизменной".

Гиббс отмечает, как шокировало Императора отношение союзников-англичан :

"После того как Император стал Верховным Главнокомандующим, всё более настойчиво слышался предательский шепот. Эти сплетни распространялись врагами России и Союзниками, быстро укоренялись в самых неожиданных местах, конечно же, действовали как мина замедленного действия для положения Императора и Его власти.

Его личные симпатии были на стороне Союзников. Он всем сердцем их поддерживал. И Он, и Императрица имели родственников с обеих сторон… Императора эти слухи сердили больше всего. После того, как Его выманили обманным путем из резиденции, и мы впервые увиделись снова, Он буквально набросился на меня, так как именно со стороны англичан получал самые жесткие удары. Он осознавал, что должен пострадать от революционеров своей страны, но удары со стороны Англии, которой Он искренне симпатизировал, буквально выбивали почву у него из-под ног ".

В показаниях колчаковскому следователю Николаю Алексеевичу Соколову Гиббс пишет:

"Государь был очень хорошо воспитан. Он говорил правильно по-английски (и писал), по-французски и, не могу судить как - хорошо или плохо, по-немецки. Он был очень аккуратен и терпеть не мог, чтобы у него переставляли вещи. У него была великолепная память. Он не особенно любил легкие книги и много читал по общественным наукам, в особенности, по истории. Он производил, по своей сущности, впечатление человека глубоко честного. Он был очень добрый, и сердце его было жалостливо. Он любил животных, и они его. Он был очень простой, но сдержанный. Фамильярность он не любил. Характером он был веселый и любил разные игры. Любил он побеседовать и заходил для беседы с солдатами в дежурную комнату, где просто сидел с солдатами и разговаривал. Он глубоко любил Родину и страдал за неё в период революции. После большевистского переворота ясно чувствовалось, что он страдает не за себя лично, а за Россию... Это была идеальная в отношении друг друга семья, совершенно редкая".

Рассказывая Соколову о посещении дворца Керенским 21 марта/3 апреля 1917 года, Гиббс в дневнике отмечает, как Государь был разгневан предположением Керенского, что Царь хочет заключить мир с Германией . Он замечает, что "Керенский прибыл во дворец на автомобиле, принадлежавшем Императору". "Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что Он хочет заключить мирный сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский у Государя обыск, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что Он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя, и я понимал и видел, что когда Он рассказывал, у Него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать".

/Окончание следует/.

.sp-force-hide { display: none;}.sp-form { display: block; background: #ffffff; padding: 15px; width: 630px; max-width: 100%; border-radius: 8px; -moz-border-radius: 8px; -webkit-border-radius: 8px; font-family: inherit;}.sp-form input { display: inline-block; opacity: 1; visibility: visible;}.sp-form .sp-form-fields-wrapper { margin: 0 auto; width: 600px;}.sp-form .sp-form-control { background: #ffffff; border-color: #30374a; border-style: solid; border-width: 1px; font-size: 15px; padding-left: 8.75px; padding-right: 8.75px; border-radius: 3px; -moz-border-radius: 3px; -webkit-border-radius: 3px; height: 35px; width: 100%;}.sp-form .sp-field label { color: #444444; font-size: 13px; font-style: normal; font-weight: normal;}.sp-form .sp-button { border-radius: 4px; -moz-border-radius: 4px; -webkit-border-radius: 4px; background-color: #002da5; color: #ffffff; width: auto; font-weight: 700; font-style: normal; font-family: Arial, sans-serif; box-shadow: none; -moz-box-shadow: none; -webkit-box-shadow: none;}.sp-form .sp-button-container { text-align: center;}

Несмотря на множество публикаций о последних годах семьи императора Николая II , в этой области остается много белых пятен. Крайне скудно написано о людях, не покинувших царскую семью до дня ее трагической гибели. Среди них - англичанин Чарльз Сидней Гиббс, человек сложной и интересной судьбы.

Попав в Россию молодым человеком, Гиббс с годами превратился из неопытного преподавателя английского языка в доверенное лицо семьи Николая II .

Годы, проведенные вместе с императорской семьей, оказали громадное влияние на всю его жизнь и мировоззрение. Всю свою долгую жизнь он оставался верным памяти царской семьи и сумел сберечь многие реликвии, имеющие огромную ценность для российской истории. Пройдя непростой путь к православной вере, Чарльз Гиббс внес заметный вклад в распространение православия в Великобритании.

Чарльз Сидней Гиббс приехал в Россию весной 1901 года в качестве преподавателя английского языка. Со временем он становится членом, а затем и президентом Санкт-Петербургской гильдии учителей английского.

Однажды императрице Александре Федоровне сказали, что ее дочери плохо (с шотландским акцентом) говорят по-английски, и порекомендовали ей Гиббса. Осенью 1908 года он прибыл в Царское Село и был представлен своим будущим ученицам - великим княжнам Ольге и Татиане, которым было тогда 13 и 11 лет. Позже к занятиям присоединилась и девятилетняя Анастасия.

Спустя много лет Гиббс вспоминал: "Великие княжны были очень красивыми, веселыми девочками, простыми в своих вкусах и приятными в общении. Они были довольно умны и быстры в понимании, когда могли сосредоточиться. Однако у каждой был свой особенный характер и свои дарования”.

Через три года императрица попросила Гиббса стать наставником царевича в обучении его английскому языку. Алексею было тогда восемь лет. До этого он часто заходил в класс - "крошечный малыш в белых колготках и рубашке, окаймленной голубой и серебряной украинской вышивкой”. "Он обычно заходил в класс в 11 часов, осматривался и затем серьезно жал руку. Но я не знал ни слова по-русски, а он был единственным ребенком в семье, у которого не было английской няни с рождения, и он не знал ни одного английского слова. В тишине мы жали руки, и он уходил”.

Когда Гиббс начал заниматься с Алексеем, мальчик был бледным, нервозным и слабым из-за обострившейся болезни. Прошло несколько месяцев, пока была достигнута атмосфера взаимного понимания и доверия. Алексей почувствовал себя более свободно и пытался больше говорить по-английски.

Так сложилось, что в день отречения царя Гиббс покинул дворец, отправившись в город, чтобы узнать новости. Однако вернуться обратно ему удалось не сразу. Не помогло и вмешательство британского посла, который написал письмо главе Временного правительства с просьбой разрешить Гиббсу вернуться во дворец. Но положительного ответа не последовало.

Гиббс стал передавать во дворец письма, в которых аккуратно сообщал новости о положении в городе. Вернуться во дворец ему разрешили лишь 2 августа 1917 года - на следующий день после того, как его покинула императорская семья. Гиббс решил последовать за ставшими ему близкими людьми.

В начале октября ему удалось добраться до Тобольска. Он едва успел попасть на последнее судно, отправляющееся из Тюмени перед концом навигации. Также он стал последним из тех, кому удалось получить разрешение присоединиться к царской семье.

По воспоминаниям Гиббса, он был поражен, увидев, как постарела Александра Федоровна за прошедшие пять месяцев. В то же время Алексей выглядел более здоровым, чем обычно.

Все встретили Гиббса с радостью. Он привез свежие, хотя и не очень обнадеживающие новости, сообщения от друзей и родственников, новые книги, и с его приездом стало намного веселее проводить долгие зимние вечера. Гиббс продолжил занятия с тремя младшими княжнами и с Алексеем. Две тетради, в которых писали диктанты Мария и Анастасия, он затем хранил в течение всей своей жизни.

Перед Рождеством императрица попросила Гиббса написать от своего имени письмо Маргарет Джексон - ее бывшей гувернантке, к которой она была глубоко привязана и с которой переписывалась в течение многих лет, доверяя ей свои радости и печали. Теперь, с помощью этого письма, царица хотела дать английской стороне подробную информацию о ситуации в Тобольске, не раскрывая его истинного автора и адресата. В черновиках Гиббса сохранились его попытки сообщить главное, маскируясь стилем частной переписки: "Ты, должно быть, читала в газетах, что произошло много изменений.

В августе Временное правительство решило переместить резиденцию из Царского Села в Тобольск”. Затем идет описание города, помещений в доме губернатора и деталей повседневной жизни, а дальше: "Ты не писала сто лет, или, может, письма не доходили. Попытайся снова написать, и, может, следующее достигнет адресата. Напиши новости про всех: как они, что делают. Я слышал, что Дэвид вернулся из Франции, как его мать и отец? И кузены, они тоже на фронте?”. Дэвид - это принц Уэльсский, и Александра Федоровна была уверена, что его имя подскажет Маргарет, что нужно передать это письмо королеве.

Но ответ так и не пришел. Позднее Гиббсу удалось разузнать, что письмо, высланное из Тобольска дипломатической почтой, дошло до Петрограда, но там его след терялся. Нет такого письма и в английских Королевских архивах, хотя другие упоминания о Гиббсе там имеются.

В своих воспоминаниях Гиббс пишет о том дне, когда император и императрица узнали, что их увозят из Тобольска. Хотя им не было сказано, куда они едут, все думали, что в Москву. "Говорили мало... Это было торжественное и трагичное расставание”. На рассвете вся прислуга собралась на застекленной веранде. "Николай пожал каждому руку и каждому что-то сказал, и мы все поцеловали руку Императрицы”.

В Екатеринбург Гиббс, Пьер Жильяр (учитель французского языка), баронесса Буксгевден, мадемуазель Шнейдер и графиня Гендрикова ехали в вагоне четвертого класса, который мало чем отличался от отапливаемого товарного вагона.

Поезд остановился, не доехав до станции. Гиббс выглянул из окна: на насыпи в ожидании пассажиров стояло несколько дрожек. Он и Жильяр видели, как княжны, увязая в грязи, пытались забраться на скользкую насыпь. Татиана несла тяжелые чемоданы в одной руке, в другой держа свою маленькую собачку.

Матрос Нагорный подошел помочь, но его грубо оттолкнула охрана. Дрожки уехали, а поезд прибыл на станцию. Генерал Татищев, графиня Гендрикова и мадемуазель Шнейдер были уведены охраной, и больше их никто не видел.

В пять вечера оставшимся сказали, что они могут идти, куда пожелают, однако им не разрешено быть с императорской семьей. В конце концов их решили отправить обратно в Тобольск, но наступление Белой армии помешало этим планам, и их оставили в Екатеринбурге. Они провели в вагоне около десяти дней. Каждый день они шли в город, обычно по одному или по двое, чтобы не привлекать внимания, и проходили мимо Ипатьевского дома, надеясь хоть мельком увидеть кого-нибудь из царской семьи. Однажды Гиббс увидел женскую руку, открывающую окно, и подумал, что это, быть может, Анна Демидова. В другой день Гиббс и Жильяр, проходя около дома, увидели матроса Нагорного, которого вели солдаты со штыками. Он тоже их заметил, но сделал вид, что не узнал. Через четыре дня он был расстрелян.

Гиббс и Жильяр были вынуждены уехать в Тюмень, откуда регулярно звонили в британское консульство, пытаясь узнать что-то новое о ситуации заключенной семьи и о быстро наступающей Белой армии, на которую возлагались большие надежды.

26 июля белые взяли Екатеринбург. Едва узнав об этом, Гиббс с Жильяром поехали туда из Тюмени. В доме Ипатьева они увидели ужасное разорение. Все говорило о происшедшем здесь убийстве. Но что тогда означало официальное заявление Советского правительства о том, что императрица и наследник находятся в безопасном месте? А что с дочерями и слугами, о которых не было упомянуто? Жильяр был склонен на что-то надеяться, Гиббс был более скептичен.

В сентябре он поселяется в Екатеринбурге, где дает частные уроки. Так как его знали в британском консульстве, он был представлен Чарльзу Элиоту, британскому верховному комиссару в Сибири.

Гиббс следил за расследованием дела об убийстве царской семьи, и его всегда приглашали как одного из тех людей, которые могли идентифицировать найденные предметы. Он копировал показания свидетелей, даже тех, кто передавал только слухи или второстепенные сведения.

В это время британский верховный комиссар предложил ему пост секретаря в своем штабе. Гиббс сразу согласился на это предложение - он уже очень устал и соскучился по своим соотечественникам.

Передвижной штаб британцев находился в Омске и располагался в большом железнодорожном вагоне, приспособленном для жилья и работы. Прибыв в Омск, Гиббс узнал, что штаб отправляется во Владивосток.

27 февраля, уже во Владивостоке, Гиббс встретился с генералом Михаилом Дитерихсом, с которым он работал во время первого расследования в Екатеринбурге. Дитерихс рассказал ему, что привез с собой все материалы и собранные им вещи. Он намеревался переслать их в Англию. В тот же вечер они встретились с капитаном судна, на котором предполагалось отправить этот ценный груз. Предметы, среди которых были и довольно громоздкие, - например, инвалидное кресло императрицы, были описаны.

Летом 1919 года Гиббс помогал следователю Соколову в его расследовании убийства императорской семьи. Он вновь посещает Ипатьевский дом, шахты, где искали тела царственных страстотерпцев. В письме к своей тете Кейт Гиббс говорит о трогательной и печальной службе в память членов императорской семьи, которая состоялась 17 июля 1919 года, в день годовщины их гибели.

Гиббсу уже очень хотелось вернуться в Англию. Однако будущее его было неясно и тревожно. Временами он, должно быть, чувствовал себя как секретный агент, поскольку Дитерихс и Соколов доверили ему информацию, которую они оба считали опасной, и материальные доказательства, которые, как они полагали, представляли угрозу.

Соколов и Дитерихс еще раз встретились с Гиббсом в Чите на Рождество, 7 января 1920 года. Они сказали, что их жизнь в опасности, потому что они владеют сведениями об убийцах. Дитерихс принес с собой маленькую коробку, покрытую темно-сиреневой кожей, которая раньше принадлежала императрице. "Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки”, - сказал он Гиббсу.

Британская миссия отправилась в Харбин. Дитерихс вручил часть вещей главе миссии Лэмпсону, предполагая, что тот передаст их великому князю Николаю Николаевичу или генералу Деникину. Однако из Харбина Лэмпсон с частью сотрудников, среди которых был и Гиббс, был направлен в Пекин. Оттуда в феврале 1930 года Лэпсон сделал доклад в Лондон и попросил, чтобы материалы были приняты на хранение. В марте пришел отрицательный ответ. В это время Соколов и Дитерихс тоже находились в Пекине. Им удалось встретиться с французским генералом Янином и попросить у него помощи. Янин сказал, что "он считает исполнение той миссии, которую мы доверили ему, выполнением долга чести верному союзнику”. По некоторым сведениям, переданная генералу коробка до сих пор хранится в его семье.

Вскоре после этого Британская миссия в Сибири перестала существовать, и служба Гиббса закончилась. Казалось, теперь он может свободно вернуться в Англию, но его настроение изменилось. Он помнил, как болезненно Николай II воспринял британскую реакцию на свое отречение от престола, радость британского Парламента и поздравительную телеграмму Временному правительству. Родная страна Гиббса не предоставила убежища императорской семье. И он не хотел возвращаться туда.

Семь лет Гиббс провел в Харбине. В 1924 году он начал получать письма, в которых его спрашивали, известно ли ему о спасшихся членах царской семьи. Одна лондонская юридическая фирма попросила его опознать женщину на фотографии. Гиббс послал осторожный ответ: женщина имеет некоторое сходство с великой княжной Татианой, хотя глаза - наиболее запоминающаяеся часть лица Татианы - на фотографии были затемнены, а руки женщины казались слишком большими и широкими. Друзья и родственники Романовых начали забрасывать его статьями, в которых рассказывалось о якобы спасшихся от гибели великих княжнах, и требовали это прокомментировать, однако Гиббс предпочитал молчать.

Несмотря на свой возобновившийся в то время интерес к буддизму, Гиббс часто посещал русскую церковь, а среди его друзей были священники и прихожане, которые питали к нему особенное уважение, поскольку он был связан с царской семьей. Гиббс совершил паломничество в Пекин, где побывал у рак с мощами членов императорской семьи, захороненных там после того, как генерал Дитерихс, рискуя собственной жизнью, привез их из Сибири и доверил Русской православной миссии. Гробы были помещены в крипте кладбищенского храма, принадлежавшего миссии. Еще до визита Гиббса мощи великой княжны Елизаветы и инокини Варвары были перевезены в Иерусалим для захоронения в церкви святой Марии Магдалины, где преподобномученица Елизавета желала быть похоронена.

Совершив эту паломническую поездку в Пекин, Гиббс решает вернуться в Англию. Его семья встретила его так же радостно, как если бы он воскрес из мертвых.

В сентябре 1928 года он поступает на пастырский курс в Оксфорде и начинает внимательно изучать творения святых отцов. В то время в Англии шли дебаты об упрощении церковного языка, нанесшие авторитету Церкви серьезный ущерб. Гиббс понимает, что служить в Англиканской Церкви он не будет. Продолжая числиться в таможенном ведомстве, Гиббс в октябре 1929 года вынужден был вернуться в Харбин. Однако в середине сентября 1931 года начались военные действия между китайскими националистами и японской армией, базировавшейся в Мукдене. В 1932 году Япония захватила Маньчжурию, и Гиббс остался без работы.

По некоторым сведениям, один год он провел в японском буддистском монастыре, но это не избавило его от чувства разочарованности и духовной опустошенности.

Ему все чаще вспоминалась та духовная сила, которая помогала членам царской семьи сохранить мужество и достоинство посреди всех страшных испытаний, выпавших на их долю. Гиббс вспомнил поэтическую молитву, сочиненную графиней Гендриковой. Эту молитву семья часто читала вместе:

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейство ближнего прощать

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и оскорбленья,

Христос Спаситель, помоги.

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый страшный час.

И у преддверия могилы

Вдохни в уста твоих рабов

Нечеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

Гиббс был рядом с великой тайной, которую он только сейчас смог распознать. Он спешно едет в Харбин - чтобы стать православным. При крещении Гиббс принял имя Алексий - в честь царевича.

Духовным отцом Гиббса стал архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор. Это был миссионер, несший свет Евангелия язычникам-камчадалам. Он приехал в Харбин в 1921 году, спасаясь от красного террора. И здесь он тоже проявил свою энергию и опыт, организуя столовые для бедных, детские дома и больницы для эмигрантской общины.

Свои чувства Гиббс попытался выразить в одном из писем к сестре: это "почти как возвращение домой после долгого путешествия”.

В декабре 1935 года Гиббс принял монашество. В монашестве ему было дано имя Николай. В том же году он стал диаконом и затем священником. Все это время он обсуждал со своим наставником архиепископом Нестором возможность создания православного монастыря в Англии. Архиепископ благословил его отправиться на один год в Русскую православную миссию в Иерусалиме, чтобы получше узнать монашескую жизнь.

Иерусалимская Миссия была основана в конце XIX века для оказания помощи русским паломникам, в то время прибывавшим в Святую Землю большим потоком. После 1917 года поток паломников из России иссяк, но в Миссии оставались монахи и монахини. Здесь были захоронены останки великой княгини Елизаветы и инокини Варвары.

В 1937 году иеромонах Николай (Гиббс) возвращается в Англию. Однако основать там монашескую общину ему не удается. В 1938 году архиепископ Нестор, совершавший поездку по Европе, побывал в Лондоне. Он посвящает отца Николая в архимандриты и возлагает на него митру.

В 1941 году отца Николая приглашают в Оксфорд для организации там прихода. В этот университетский городок съехалось множество эмигрантов - переводчиков, журналистов, ученых. Службы проводились в старинном соборе, находившемся на территории одного из колледжей. После окончания войны студенты вернулись в колледж, и отец Николай начал поиски постоянного места для церкви. Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В 1946 году в одном из этих зданий был освящен храм в честь святителя Николая Чудотворца.

Когда закончились хлопоты, связанные с ремонтом, отец Николай достал хранившуюся у него почти 30 лет удивительную коллекцию вещей, связанных с императорской семьей. Большинство этих вещей были с разрешения генерала Дитерихса взяты из дома Ипатьева в 1918 году.

На стенах храма он повесил иконы, некоторые из которых были подарены ему членами императорской семьи, а некоторые спасены им из Ипатьевского дома. В центре храма отец Николай повесил люстру в виде розовых лилий с металлическим зелеными листьями и веткой фиалок. Эта люстра раньше висела в спальне в Ипатьевском доме.

В алтаре отец Николай поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II , которые он захватил из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться Государю, но увидеть царя ему уже было не суждено.

И на каждой службе он поминал императора, императрицу, царевича и великих княжон.

Отец Николай надеялся основать музей, используя вещи, которые у него были, и затем привлечь других людей, хранивших память о царской семье, а также открыть в Лондоне Русский культурный центр. Но нехватка средств не позволила ему этого сделать.

Тем не менее, он переделал библиотечную комнату в миниатюрный музей. Здесь он поместил фотографии, которые он сделал в Царском Селе, Тобольске и Екатеринбурге; учебные тетради Марии и Анастасии; несколько листков меню из Тобольска с изображениями императорского креста; пенал, принадлежавший царевичу, и колокольчик, с которым он играл; медный герб с императорской яхты "Штандарт” и многие другие вещи, которые он сохранил.

В 1941 году, когда Гиббс приехал в Лондон, ему было уже 65 лет, и он нуждался в помощнике. Спустя несколько лет он так рассказывает о своем положении в письме баронессе Буксгевден: "Уже четыре года, как я пригласил сына столыпинского министра сельского хозяйства (Кривошеина) приехать ко мне со Святой горы Афон, где он провел 25 лет монахом после завершения обучения в Сорбонне... Отец Василий теперь ученый с достаточно высоким именем... На второй год его приезда я организовал все для его посвящения в священнический сан... Тогда он взял на себя все обязанности, связанные с храмом”.

В 1945 году отец Николай перешел в Московский Патриархат. И остался в болезненном одиночестве. В 1959 году Русский приходской совет принял решение переехать в основанный Николаем Зерновым Дом святого Василия и святой Макрины. Отец Василий (Кривошеин), который впоследствии стал архиепископом, также переехал. Отец Николай был глубоко обижен, считая, что это повлечет распад прихода.

Однако и в последние годы жизни отца Николая окружали друзья. За год до смерти отец Николай очень похудел и быстро терял силы. Но его лицо было поразительным... Очень розовые щеки, яркие голубые глаза и всклокоченная белоснежная борода, доходящая до середины груди. Он был интересным и остроумным собеседником, его ум был ясен. Он поражал своей простотой и практичностью одновременно. Несмотря на его сложную судьбу и необычную внешность, он был совершенным англичанином в своем практическом подходе к вещам и в своем чувстве юмора... В нем ощущался естественный авторитет, он был человеком, которым восхищаются и с которым не спорят.

Отец Николай умер 24 марта 1963 года в возрасте 87 лет и был похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде. Как рассказывали его друзья, навещавшие его в эти последние месяцы, он, несмотря на свою слабость, всегда улыбался.

После его смерти Дэвид Беатти с еще одним другом отца Николая зашли в его лондонскую квартиру, чтобы узнать, не угрожает ли архиву и вещам отца Николая опасность быть распроданными. Их заверили, что этого не случится, и пригласили в спальню отца Николая, где над кроватью висела икона - одна из тех, что когда-то были подарены ему императорской семьей. С течением лет ее краски потускнели и поблекли. Но за три дня до кончины отца Николая цвета постепенно начали обновляться и стали яркими, как прежде.

И это было словно подарком отцу Николаю от святых царственных мучеников, чтобы отблагодарить его за долгую и преданную службу, как во время их жизни, так и после их мученической кончины.

Наставник. Учитель цесаревича Алексея Романова: дневники и воспоминания / Печатается по изд.: Tutor to the Tsarevich: An Intimate Portrait of the Last Days of the Russian Imperial Family / Compiled from the papers of Charles Sydney Gibbes, by J.C. Trewin. London, 1975 / Пер. с англ.: И.В. Воронин, Т.Г. Курепина; под ред. В.М. Лукиной; The Romanovs & Mr. Gibbes: The story of the Englishman who taught the children of the last Tsar, by Frances Welch. London, 2002 / Пер. с англ. В.М. Лукина; под ред. И.В. Федосенок, К.А. Выборновой; отв. ред. и сост. коммент.: Т.Б. Манакова, А.А. Мановцев (предисл., примеч.). М.: Изд-во Патриаршего подворья храма-домового мц. Татианы при МГУ им. М.В. Ломоносова, 2013. – 704 с.: ил. – 1500 экз.

Данная книга посвящена памяти преподавателя и воспитателя наследника российского престола англичанина Чарльза Сиднея Гиббса (1876–1963) и рекомендована к публикации Издательским советом Русской православной церкви. Это не первый проект группы ученых-энтузиастов, связанный с освещением трагического этапа в жизни последнего российского императора и его семьи . Похвальные усилия подготовителей позволили обеспечить качественный перевод с английского языка включенных в рецензируемое издание двух книг английских авторов, составить комментарии и примечания, базирующиеся на широком круге исторической литературы и ранее неизвестных источников.

Интерес к личности Ч.Гиббса объясняется необычностью его судьбы. Став учителем царских детей благодаря стечению обстоятельств, он оказался в близком общении с венценосной семьей, которую оценивал как «идеальную в отношении друг к другу… совершенно редкую» (С. 107). Гиббс, как и наставник детей швейцарец Пьер Жильяр (1879–1962), не предал и не покинул ее в самый драматичный момент, оставался с ней вплоть до вынужденной разлуки в Екатеринбурге (май 1918 г.), участвовал в расследовании кровавого злодеяния, спасении материалов следствия Н.А. Соколова, а потом, уже вне пределов России, делал все для сохранения памяти о страстотерпцах. Но если для Жильяра потрясение от происшедшего вылилось в написание книг о царской семье и разоблачении самозванцев , то Гиббс, прикоснувшись к разыгравшейся трагедии, совершил необычный для англичанина поступок: в 58 лет принял православие, стал вначале монахом, а позднее был возведен в сан архимандрита. До конца своих дней этот мужественный, ответственный человек, верный чести и долгу, молился за невинно убиенных, основал в Оксфорде православный храм, в котором поместил иконы и предметы, ранее принадлежавшие царской семье.

Предваряют рецензируемое издание предисловия Т.Б. Манаковой и К.А. Протопопова (к книге в целом), а также А.А. Мановцева к книгам Дж.Тревина и Ф.Уэлч. Мановцев критически оценил позицию обоих авторов, обвинив их в либерализме, лихости оценок, показе слабостей императора и властности царицы и особенно «выгодной для либерального сознания» «сложной» фигуры Распутина, а также «разных несуразностей и казусов» в церковном служении о. Николая (Ч.С. Гиббса) (С. 8–11). Но, к сожалению, практически ничего не сказано, в чем состояла работа над книгой «Наставник…». Введение от редактора и составителей, в котором бы раскрывались суть дополнения текстов английских изданий, принципы подготовки материалов книги, подстрочных примечаний и комментариев, отсутствует. Без этого трудно понять, насколько обогатился научно-справочный аппарат русского издания в сравнении с английским. Но главное, отсутствие единых подходов у подготовителей создало определенные трудности для читателей в понимании и освоении представленных текстов: встречаются даже разные переводы одних и тех же текстов в разных частях книги, например, сюжета о встрече английского посла Дж.Бьюкенена с Николаем II (С. 62, 532), а также отдельных цитат (С. 75, 521–522). Набор цитат из различных источников подчас дает противоречивую картину событий и их оценку (С. 171, 418–422, 484). Перекрестные же отсылки к публикуемым документам и текстам, а также к комментариям и подстрочным примечаниям отсутствуют.

Книга Дж.Тревина «Учитель цесаревича: подробное описание последних лет жизни царской семьи, подготовленное на основе документов Чарльза Сиднея Гиббса» состоит из 24 глав. Автор детально, с использованием документов из личного архива Ч.Гиббса (распорядителем в настоящее время является Дж.Гиббс – внук его приемного сына), а также исторической литературы и мемуаров, восстанавливает жизненный путь англичанина, изобилующий необычными поворотами и злоключениями. Большой интерес представляют дневниковые записи Гиббса и письма английским родственникам, в первую очередь тетушке Кейт, где описаны история его приглашения в качестве учителя царских детей, подробности жизни императорской семьи в Царском Селе и заточении, события, происходившие с ним уже после ее гибели. С особой симпатией Гиббс говорит о маленьком Алексее, которого воспитывал согласно британским традициям, старательно учил английскому языку, проводил с ним досуг. Приведенные сведения позволяют по-новому оценить мотивы, которыми руководствовался Гиббс, приняв решение сопровождать царскую семью в изгнание, а также его участие в расследовании убийства и сохранении собранных на месте трагедии реликвий, документов и вещественных доказательств.

При публикации книги Дж.Тревина составители применили шрифтовые выделения (четко не пояснив их принцип). В предисловии сказано, что так обозначены отрывки из дневников Гиббса, в том числе дополнившие с согласия наследника Дж.Гиббса книгу Тревина, фрагменты его переписки, а также цитаты из книг различных авторов с указанием источников цитирования. Но поскольку при этом большая часть использованной литературы опубликована после 1975 г., т.е. выхода книги Тревина на английском языке, осталось неясным, получили ли составители рецензируемого издания права на столь значительные дополнения авторского текста.

Особую ценность представляет иллюстративный материал к книге Дж.Тревина, в подавляющем большинстве высокого качества, датированный и атрибутированный. Это 181 фотодокумент, 26 из них «публикуется впервые». Многие снимки, судя по аннотациям, были сделаны Гиббсом, в том числе во время пребывания царской семьи в Тобольске, переезда в Тюмень и Екатеринбург, раскопок на месте предполагаемого уничтожения тел убитых, и сохранились в его личном архиве. К сожалению, в предисловии Т.Б. Манаковой и К.А. Протопопова по поводу публикации фотографий сведений практически нет; составители не указали, что именно опубликовано в английском издании, сколько снимков и какие включены дополнительно. Не всегда также в аннотациях названо место хранения оригиналов, хотя из предисловия известно, что Тревин включил в свою книгу фотографии не только из собрания Гиббса, но и из королевских архивов в Виндзоре. Можно также предположить, что составители дополнили ее фотоснимками из архивов М.К. Дитерикса, П.П. Булыгина, П.Жильяра, семьи Хитрово (архивные шифры не указаны) и коллекции Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ).

Количество и объем комментариев к книге Тревина, широкое привлечение отечественной и зарубежной литературы поражают. Комментарии занимают 201 страницу, в то время как собственно текст книги Тревина (с дополнениями составителей) – 227. Отдавая должное огромной исследовательской работе авторов комментариев, нельзя не задаться уже поднимавшимся вопросом об их «необходимости» и «достаточности» , ведь они «не должны быть похожи на энциклопедические статьи, тем более на миниатюрное исследование или историографический экскурс» . Особенно заметны излишества, связанные с публикацией сведений генеалогического характера. В отдельных случаях объем комментариев вызывает недоумение с учетом незначительной причастности упоминаемых лиц или объектов к сюжету книги, например, о С.А. Есенине (С. 41–42), дворцах и парках в окрестностях Санкт-Петербурга (С. 249, 250–252), захоронении Г.Е. Распутина и осквернении его могилы (С. 324–329), обыске в квартире баронессы С.К. Буксгевден (С. 369–371), об алапаевских мучениках (С. 423–436). При этом в некоторых пространных комментариях важная информация отсутствует. Так, в истории сноса Ипатьевского дома не упоминается непосредственно причастный к этому Б.Н. Ельцин, к тому же ссылка на комментарий дана по книге Н.Росса «Гибель Царской семьи» (Франкфурт н/М., 1987) (С. 378–381).

Отметим и то, что составители комментариев опираются преимущественно на книги православных авторов и крайне мало используют работы известных историков, публикации архивных документов, а также воспоминания участников или очевидцев событий, а это подчас приводит к неадекватным трактовкам и искажению фактов. Например, в одном из комментариев со ссылкой на книгу П.В. Мультатули «Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти…» (М.; Екатеринбург, 2010) говорится, что «ни с юридической, ни с моральной, ни с религиозной точки зрения никакого отречения от престола со стороны царя не было» (С. 69). Безапелляционно преподносится недавно появившаяся сенсационная версия о том, что устранение Г.Распутина в Юсуповском доме фактически осуществили офицеры британской армии Освальд Райнер и Стивен Элли, и дается ссылка в одном случае на книгу Э.Кука «Убить Распутина. Жизнь и смерть Григория Распутина» (М., 2007), в другом – на книгу Дж.Кука «Как убить Распутина» (Лондон, 2006). Без ссылки на источник говорится, что Я.Свердлов «был сильно избит рабочими в одном из городов и вскоре умер» (С. 375). В целом заметна односторонняя оценка отдельных личностей, к которым царская чета относилась без особых симпатий. Так, великий князь Николай Николаевич младший – верховный главнокомандующий Русской императорской армией в 1914–1915 гг. называется не иначе как «кровавый» (С. 4, 274–275 и др.). А вывод из книги П.В. Мультатули о том, что « главная причина ссылки царской семьи в далекий сибирский город» – это «масонско-старообрядческая месть русскому царю» (С. 341), подтолкнул авторов комментариев найти «масонский след» в действиях ряда лиц, влиявших в определенной степени на события февраля 1917 г., судьбу Николая II и отречение великого князя Михаила Александровича. В их числе «матерый масон» Керенский (С. 334), масоны Набоков (С. 338) и князь Кудашев (С. 429). Повторяется в комментариях и давно вброшенная, ни на чем не основанная и не подтвержденная архивистами псевдосенсация о том, что дневники Николая II – «советская подделка», в которую целенаправленно были внесены изменения (неясно только какого свойства) (С. 163, 197).

Тенденциозность многих комментариев и зачастую их неподкрепленность ссылками на источники свидетельствуют, что авторы, за редким исключением, не готовы представить различные версии отдельных событий. Кроме того, ряд суждений и оценок, по нашему мнению, ошибочный, например: Николай II решил вернуться в Царское Село, «так как почувствовал ненадежность генералитета» (С. 302); государь «на беззаконные требования» (об отречении) отвечает «беззаконным актом» (т.е. собственно актом отречения» (С. 311); Могилев, где находилась Ставка верховного главнокомандующего, являлся последней столицей Российской империи (С. 43). Не в полной мере понятно и не разъяснено, почему записи наследника Алексея (от его лица) делал Гиббс. На каком языке, по какой причине? В то же время Алексей вел свой дневник (приведена цитата из его записи от 17/30 ноября 1916 г). Получается, что дневники Гиббса 1916 г., которые он вел в Ставке, написаны то от его лица, то от лица наследника, в связи с чем возникает вопрос об их классификации. Неслучайно Уэлч в своей книге оценивает «дневники» Гиббса как «тетрадь для заметок», «Дневник от имени Алексея» (С. 463.)

В книге Тревина не всегда указано авторство (Тревин, переводчик или редактор) многочисленных подстрочных примечаний, которые по сути значительно ближе к комментариям. В них также проявляется тенденциозность в подборке цитат к комментируемым сюжетам, не все они снабжены ссылками на использованные источники.

В главе XI «Обучение в Тобольске» в подстрочном примечании говорится, что Ч.Гиббс был дважды допрошен следователем Н.А. Соколовым (27 июня и 1 июля 1919 г.) и даются большие фрагменты этих документов с указанием на то, что полностью они приведены в разделе «Приложение» на с. 101, хотя там этих материалов нет.

Встречаются и досадные ошибки. Например: штабс-капитан Петроградского полка П.П. Булыгин трагически погиб в Асунсьоне (С. 416), тогда как он умер от кровоизлияния в мозг на террасе собственного дома в Парагвае ; документы следственного дела Соколова переданы Гирсу после 16 октября 1921 г. (С. 421), а в другом месте книги (С. 422) – генерал Жанен сдал их Гирсу в Париже в 1920 г.

Небольшая по объему книга Ф.Уэлч «Романовы и мистер Гиббс. История англичанина, учившего детей последнего русского царя» тоже базируется на дневниках Гиббса, его письмах и исторической литературе. Подробнее всего Ф.Уэлч освещает последний период жизни Гиббса в Англии, его православное богослужение и возникавшие на этом поприще проблемы, создание им в Оксфорде в память о царской семье Дома святителя Николая Чудотворца. Эта книга носит популярный характер, в ней нет ни обширных цитат (а те, что публикуются, не имеют сносок на источники), ни комментариев, ни отсылок к таковым в книге Тревина. Вместе с тем такая необходимость в отдельных случаях ощущается. Например, для разъяснения причин отказа короля Георга V от приглашения царской семьи в Англию (С. 46), что чрезмерно уязвило самолюбие Николая II (С. 470–471); ряда других фактов: Гиббс в Ипатьевском доме «спустился в окровавленный подвал» (С. 479); Гиббс (о. Николай) после перехода под юрисдикцию Московской патриархии получал продовольственные посылки из Советского Союза (С. 492).

Примечания в этой книге минимизированы, сделаны в основном переводчиком, уточняющим авторство упоминаемых произведений и др. Имеются также примечания редактора Т.Б. Мановцевой, опровергающие или уточняющие некоторые суждения Ф.Уэлч, которую оценивает однозначно – «столь чуждый нам автор» (С. 462), во многих случаях без убедительных доказательств (С. 447, 449, 465).

В качестве приложений в книге «Наставник…» подготовители опубликовали ряд разноплановых материалов, в числе которых дневник Ч.Гиббса, написанный летом 1916 г. и охватывающий три дня – 29, 27 июля и 4 (17) августа (С. 515–517). Но почему записи только за эти дни и где они хранятся, осталось непонятным. Далее помещены переводы воспоминаний Ч.Гиббса о царской семье, написанных им уже в сане архимандрита в 1937 г. (С. 518– 533) (подлинник находится в его личном архиве в Бодлианской библиотеке Оксфордского университета; архивный шифр не указан), а также «Десять лет с русской императорской семьей» (С. 534–547), опубликованных в «Приходском листке» Соборного храма Христа Спасителя в Нью-Йорке в 1949 г. Последние предваряет небольшая вводная статья В.Шмитта, где цитируется фрагмент воспоминаний Гиббса, перевод которого разнится с приведенным в самой книге (С. 535, 544). Подстрочные примечания и комментарии этой публикации не имеют ссылок на источники. Например, информация о доме Ипатьева в Екатеринбурге базируется на комментарии из переизданной в 2002 г. книги С.В. Маркова «Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург». К тому же ее следовало дополнить, поскольку все документы о принятии решений о сносе дома рассекречены.

Здесь же помещена статья д-ра философии Оксфордского университета С.Н. Большакова «Дом святителя Николая Чудотворца в Оксфорде» с развернутыми биографическими данными упоминаемых лиц (в подстрочных примечаниях), приуроченная к освещению этого «исключительного учреждения» («одновременно церковь, центр для исследования богословия, истории и культуры православного Востока для западных христиан и затем – музей, полный редких икон, облачений, книг и реликвий последних дней императорской семьи») (С. 548–553), напечатанная также в названном выше «Приходском листке».

Отдельным блоком помещены документы генерал-лейтенанта М.К. Дитерикса, куда входят перечень книг, принадлежавших великим княжнам, наследнику и государыне и обнаруженных им в доме Ипатьева после их гибели, а также тексты молитвы и стихотворения, хорошо известных и многократно опубликованных (С. 554–562). Однако не указано, что сведения об обнаруженной в Ипатьевском доме литературе обнародованы еще в 1991 г.

Особо следует остановиться на двух материалах раздела «Приложение». Понимая зыбкость своей позиции, подготовители так объясняют свое решение об их включении в книгу: «В процессе подготовки издания у нас появились ценные материалы о двух других лицах, близких к царской семье, – фрейлине Маргарите Сергеевне Хитрово и графине Анастасии Васильевне Гендриковой... Мы сочли уместным дать их в качестве приложений – в память о людях, находившихся рядом с царской семьей во время ссылки» (С. 5–6). Конечно, нельзя не признать новизну и ценность этих материалов, однако они действительно выпадают из общей темы и являются предметом специальных публикаций, тем более учитывая их немалый объем.

Фрейлине М.С. Хитрово и так называемому «монархическому заговору» (публикация канд. ист. наук В.М. Хрусталева и К.А. Протопопова) посвящены 74 страницы (С. 563–637). Это самостоятельное исследование, в котором авторы с привлечением малоизвестных источников, в том числе из личного фонда М.С. Хитрово, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации, периодики, зарубежных публикаций, сделали попытку развенчать некоторые оценки и суждения по поводу поездки Хитрово в Тобольск с целью спасения царской семьи. С учетом назначения и места данного материала в книге он оставляет ощущение чрезмерности объема, который можно было сократить за счет многочисленных и больших цитат. В недостаточной степени проведена археографическая подготовка к публикации переписки М.С. Хитрово с великой княжной Ольгой Николаевной и государыней (единообразие в передаче текста отсутствует, сокращения и недописанные слова большей частью не раскрыты, подлинность документов не указана, отточия не пояснены и т.д.).

Завершает книгу публикация д-ра ист. наук Л.А. Лыковой и К.А. Протопопова «Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова – верная слуга царской семьи (по документам из личного архива генерал-лейтенанта М.К. Дитерикса)», подготовленная по документам предварительного следствия по делу об убийстве Николая II, его семьи и их приближенных, хранящимся в РГАСПИ (С. 563–637). Это самостоятельный сюжет, связанный с графиней А.В. Гендриковой, фрейлиной, опекавшейся императрицей в сложный для той момент жизни – смерти отца и тяжелой болезни матери (но не «слугой», как указано в заглавии публикации). Она была одной из тех, кто «претерпел до конца» из-за своей верности и преданности царской семье (убита в окрестностях Перми в ночь на 3 сентября 1918 г.). В публикации не поясняется, каким образом эти материалы (выдержки из дневника Гендриковой, переводы писем к ней императрицы Александры Федоровны, предисловие Дитерикса к описи предметов и вещей Гендриковой), подлинники которых были помещены Дитериксом в синюю шкатулку и вывезены в Европу, оказались на полках бывшего партийного архива в составе фонда 588 («Коллекция документов по истории России 1885–1985 гг.». Оп. 3 «Документы о расстреле Николая II и членов его семьи»). Авторы указывают, что сюжет подготовлен по документам личного архива М.К. Дитерикса. Фактически же речь идет лишь об одном деле, озаглавленном «Документальные материалы следователя Омского окружного суда Н.А. Соколова по делу о судьбе царской семьи. 7 февраля 1919 – сентябрь 1922 г.».

При публикации документов, в частности отрывков из дневника Гендриковой, не сказано, кто и когда перевел текст, что известно о подлинном дневнике, месте его хранения. Также не указано, где находятся «оригинальные письма» государыни к С.П. Гендриковой (С. 648), приобретенные на аукционе Сотбис в 1989 г. М.Л. Ростроповичем. Вместе с тем в книге Л.А. Лыковой «Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи» (М., 2007) имеются сведения, что после покупки они хранились в одном из банков Швейцарии (С. 219). Некоторые из публикуемых писем, записок не датированы, не указано место их написания, комментарии отсутствуют, хотя многие сведения об упоминаемых лицах можно восстановить по другим источникам. Публикуются здесь и тексты на трех художественных открытках, посланных государыней А.В. Гендриковой, при этом не сказано, что их репродукции наряду с фрагментом записки императрицы Александры Федоровны к А.В. Гендриковой с подписью «Узница А.», помещены в книге в 5-м блоке иллюстраций между страницами 224 и 225.

В публикуемой «Описи вещам, принадлежащим гр. Гендриковой и найденным в камере Волжско-Камского банка», где в 1918 г. размещался Уральский областной Совет (С. 666– 668), не оговаривается, что это часть описи (начата с пункта 109), и не пояснено, что опущено.

Завершают книгу список литературы и краткий именной указатель. В последний, к сожалению, не включены домашние или уменьшительные имена и прозвища упоминаемых лиц с перекрестной отсылкой к полной информации о них. Об отдельных лицах (Эльфенгрен, Скакун, гр. Карлова, Гегернь, Иссакиянс, Писаревский, Николаев, великая княгиня (правильно княжна) Ксения Георгиевна и др.) сведения вовсе отсутствуют. В связи с тем, что листы с иллюстрациями в книге не пронумерованы, за рамками указателя остались лица, изображенные на фотографиях и упомянутые в аннотациях к ним (например, фрейлина государыни О.Е. Бюцева, лакей Ф.А. Журавский, камер-фурьер А.П. Кирпичников, повар Д.М. Верещагин), а также лица, причастные к расстрелу царской семьи.

Список литературы включает 121 позицию. Но принцип ее отбора не пояснен, поэтому возникает вопрос об отсутствии в нем ряда публикаций, например некоторых коллективных монографий и интернет-изданий.

Многих из отмеченных недостатков можно было бы избежать при условии тщательного редактирования текста книги, создания единых комментариев и именного указателя. В целом же книга «Наставник…» ввела в научный оборот новые документы и материалы, позволившие еще раз прикоснуться к трагедии венценосной семьи, оценить величие духа российского императора, императрицы и их детей в условиях несвободы и подвиг тех, кто был им верен как при жизни, так и после смерти.

Т.Ф. ПАВЛОВА

См.: Буксгевден С.К. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, императрицы России: Воспоминания фрейлины: В 3 кн. М., 2012 / Пер. с англ.; предисл. от издателей, сост. коммент.: Т.Б. Манакова, К.А. Протопопов.

Жильяр П. Император Николай II и его семья. Вена, 1921; М., 1991; Он же. Тринадцать лет при русском дворе (Петергоф 1905 – Екатеринбург 1918 г.). Трагическая судьба Николая II и Царской семьи. Париж, 1978; Жирарден Д., Жильяр П. Рядом с Царской семьей. М., 2006; и др.

Козлов В.П. [Рец.]. Между молотом и наковальней: Союз советских писателей: Док. и коммент. Т. 1: 1925 – июнь 1941 г. М., 2011 // Отечественные архивы. 2012. № 1. С. 117–121.

Там же. С. 120.

Павел Булыгин. Пыль чужих дорог. Собрание стихотворений. М., 2009. С. 18.

Дитерикс М.К. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. М., 1991. Ч. 1. С. 179–180.