Кто в чечне оказывал первую медицинскую помощь. Правило "золотого часа" - из наблюдений военного медика в чечне

Эту кампанию я начал в должности санинструктора роты. Моя задача была, чтобы мои бойцы не болели "гражданскими" болезнями, а уж если появлялись раненые, кто не умер сразу, то старался сделать все, чтобы их довезли куда следует и оказали врачебную помощь. Но у меня не раз бывало, что в сумке оказывался лишь градусник и ножницы - и все! Медикаменты кончились. Вообще на войне с медикаментами все время тяжело, их постоянно не хватает. Но если в роте есть профессиональный санинструктор, то хоть и тяжело везде успеть, но с опытом всегда успеваешь. Сколько у нас было боев, но я всегда везде успевал. В этом особой сложности нет, если ты профессионально делом владеешь. Самое главное - успеть оказать помощь. Ты идешь в бой вместе со всеми, там смотришь - либо орут: "Док, док!", либо - белая ракета, если совсем далеко. Но, сколько я помню, белую ракету в этой кампании вообще ни разу не запускали, обычно голосом звали на помощь. Может быть, она не настолько хороша, потому что делаешь все очень быстро, ведь рота - это рота, сто человек. А когда идет повальная валежка, тогда просто начинаешь "зашиваться". Делаешь все автоматически, и когда потом тебя спрашивают: "Что ты колол ему?", сразу как-то трудно сказать. Перевязал, уколол там еще кордиамину, преднизалон - когда совсем беда, капельницу поставил... А в остальном - самое главное, чтобы не умер до того, как эвакуируют. Умирало там много, потому что когда врачебная помощь оказывается в полевых условиях и у тебя в сумке то, что ты успел где-нибудь урвать, то это тяжело. С "гражданскими" болезнями я в роте в принципе быстро справился, а все остальные болезни они как-то приходят очень быстро, т.е. если ты раненый, то раненый. В принципе, когда были такие серьезные наступления, в роту давали на усиление с медицинского взвода еще одну машину и санинструктора с водителем, которые выполняли обязанности санитаров. Кроме того, и бойцы в любом бою своему другу помогут, правда, сначала они начинают паниковать, но в крайнем случае промедол уколют всегда. А это уже полпути к остальному выздоровлению у некоторых.

Когда в горах стояли, было намного хуже. На равнине машина есть - сразу же увозишь, а в горах машин нет, сложил их рядом и бегаешь вокруг них, пока не придут санитары и не снимут с горы. Если санитары долго не приходят, тогда в ночное время сами спускаем вниз раненых собственными силами - ночью в горах "чехи" не воюют, я могу это абсолютно серьезно заявить, разве только в городах или еще где-нибудь... А на пехоту они ночью не нападают, потому что знают, что пехота - это такие люди - потревожь ночью их сон и... Они могут прийти тихо, зарежут кого-нибудь и сразу же уходят. А если они кого-нибудь потревожат больше, пехота начинает стрелять во все стороны, и уж так она всех перебьет, поэтому пехоту часто и называют "безбашенной". 138-ю бригаду здесь, в Чечне, очень боялись, она многое сделала. Бригадой командовал генерал-майор Турченюк, а медицинской службой в 697-м батальоне заведовал сначала старший лейтенант Каушнян, а потом - капитан Медов.

Конечно, хотелось бы многое улучшить, если будут еще боевые действия. Надо, чтобы в батальоне, даже если он мобильный, было хоть какое-то подобие все той же операционной, где были бы врачи: анестезиолог и хирурги (два как минимум), которые действительно смогли бы оказать такую помощь раненому, чтобы он потом при эвакуации чувствовал себя в безопасности. Тогда (в боях) это делалось так: я оказываю первую доврачебную помощь, его везут в медвзвод - оказывают первую врачебную помощь, потом его везут в медроту, где ему оказывают вторую врачебную помощь и отправляют в госпиталь, а по дороге он умирает. Это было довольно-таки долго. У нас, например, был случай в горах (в районе Старых Атагов): бойцу оторвало обе ноги, и он умер. При том ранении, я считаю, человек должен был жить, но все дело в том, что он у нас сутки на горе пролежал, потом, пока его привезли в медвзвод (там была грязь, ну, не проехать было машине), потом его привезли в медроту, в медроте заказали вертушку, пока вертушка вылетела и прилетела, времени прошло столько, что он стал "200-м". На самом деле можно все это делать очень быстро и эффективно.

Если бы нас изначально так же готовили, как тех же чеченских боевиков, мы бы давным-давно им уже дали бы по мозгам. Ведь все настолько практично сделано у них, и они действительно хорошо подготовлены. У чеченцев часто нет даже минометов нормальных, они делают их из заднего моста КамАЗа, я сам это видел. Точно так же они делают "шайтан-трубу" такую, она НУРСом стреляет. Не знаю, как до нее додумались, но обалденная вещь! Оказывается, даже "Град" с крыши шиферной стреляет ракетами: его ставят на крышу, замыкают на электричество и... ушло все...

И медицина у них тоже в принципе есть. Это несложно было понять. Мы недалеко тут были в деревне - там у пограничников был бой, и мы на следующий день поехали на "зачистку". Нашли кучу блиндажей, а в одном из них я обнаружил самые наисовременнейшие лекарства, горы перевязки и еще много чего иностранного, где даже на русском не написано, как и для чего это применять. То есть можно сравнивать их обеспечение и наше.

У нас один боец попал в плен, когда в горах только начались боевые действия. Потом наши вертушки стали обстреливать этот чеченский лагерь, он убежал, вышел на нас и рассказал: он всю последнюю ночь таскал трупы этих чеченцев (за всю эту ночь он их столько перетаскал, что потом "глюки" у него были, и его из армии уволили), а они сидели в очень классном сухом и теплом блиндаже, пили кофе, ели бананы и апельсины, в то время как мы...

Смотрите, какая ситуация была: поднимают, например, два взвода на гору, говорят: "Вы здесь на трое суток". Проходит 7 суток, а к тебе еще вообще никто-никто не приходил, потом по тебе стреляют артиллеристы наши, а потом кто-нибудь приходит и говорит: "О! Вы еще живы? Мы вас заменим". Нас спускают вниз и говорят: "Все, мужики, мойтесь, отдыхайте!" В шесть вечера мы спустились с горы, а в шесть утра комбат нас строит: "Я, конечно, все понимаю, но, извините, вам надо съездить в Веденское ущелье - там какая-то проблема". Рота садится на МТЛБ и едет в Веденское ущелье, там два дня пугает "чехов" и приезжает назад (потом говорят, что там все сделали десантники). Приезжает комбат, говорит: "Отдыхайте", а через час опять всех строит: "Мужики, надо подняться на гору - там беда!" И мы опять идем на гору опять суток на семь.

Мне запомнилось, как 30 декабря 1999 года мы поднялись вот здесь, в районе Старых Атагов, на гору, 922-я, кажется, высота, я точно не помню. Мы поднялись в 12 часов ночи, быстренько закопались, потому что смотрим: чеченцы внизу с фонариками прямо строем ходят, там столько было фонариков! И мы по этим фонарикам стреляли всю ночь. А там между деревьями, оказывается, стоял ролик, а на веревке висели фонарики. Они веревку тянут, мы по ним долбаем, а они наши огневые точки вычисляют, они же хитрые - чеченцы! Что и следовало ожидать: утром был туман - облако очень густое, я проснулся в 5.15, а где-то в 5.20 - вот они, метров пять! Гранату можно было бросить в окоп. Они очень слаженно подошли и просто нас "мочили", по-другому это не назвать. Они всегда грамотно нападают на горы. То есть там было что-то, просто беда! Если честно, я не могу сказать, сколько у нас было "200-х" и "300-х", потому что вот он еще живой - и тут же мертв. Только где-то часов в 12 дня все закончилось. Когда мы поднялись, нас было 67 человек, после этого боя нас осталось 22.

И таких боев, знаете, было очень-очень много... Я вам могу сказать, что в среднем было 5-6 в сутки "200-х" и 15 "300-х". Это, конечно же, совершенно не соответствует официальной статистике.

Тусхарой-Москва

Военные врачи или, как их еще называли, военврачи – это военнослужащие, имеющие высшее медицинское образование и имеющие соответствующее звание. В свое время именно российские военные врачи внесли огромный вклад в военную медицину, так Николай Иванович Пирогов стал основоположником военно-полевой хирургии, основателем анестезии. В годы Великой Отечественной войны, а также во время локальных конфликтов современности: война в Афганистане и Чеченские кампании, российские военные врачи спасли сотни тысяч жизней.

13 июня 2013 года в Центральном академическом театре Российской армии состоялась очередная, 13-я по счету церемония вручения премии лучшим врачам России под названием «Призвание». Данную церемонию вели народный артист России Александр Розенбаум и известная телеведущая Елена Малышева. На церемонии в номинации «Военные врачи. Специальная премия врачам, оказывающим помощь пострадавшим во время войн, террористических актов и стихийных бедствий» награда досталась группе военных врачей Минобороны РФ, которые во время контртеррористической операции 1994-1995 годов на территории Чечни оказывали необходимую медицинскую помощь пострадавшим и раненным.

Премию военным врачам вручал лично министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу. В приветственной речи Шойгу отметил важность работы военных врачей, а также высказал им слова признательности и благодарности за их самоотверженный труд не только во время ведения боевых действий, но и в мирной, повседневной жизни. На сцене номинантов поблагодарили российские офицеры Алексей Буздыгар и Сергей Музяков, которые в 1995 году сами прошли через заботливые руки награжденных военных медиков.

Группе военных врачей в составе начальника госпиталя Олега Попова, а также хирургов Александра Дракина, Михаила Лысенко, терапевта Александра Кудряшова в составе 696-го медицинского отряда особого назначения в декабре 1994 года пришлось развернуть свой военно-полевой госпиталь в районе города Моздок. В те дни военные медики работали по 16-18 часов в сутки, операции шли одна за другой без перерыва. Каждый день личный состав полевого госпиталя готовил к эвакуации и отправке на «большую землю» сотни раненых российских солдат и офицеров. За все время ведения боевых действий на Кавказе военные врачи спасли тысячи жизней российских военнослужащих.

Судьба доктора Олега Попова и его коллег во многом показательна и служит примером героизма и самоотверженности, преданности долгу. Всю первую войну в Чечне Олег Александрович Попов прошел, что называется «от звонка до звонка», будучи назначенным в 1993 году командиром 696-го медицинского отряда спецназначения. Именно силами врачей данного отряда в Моздоке был своевременно развернут госпиталь, где смог получить своевременное лечение почти каждый третий военнослужащий, раненный на территории Чечни. За свою отличную службу на Северном Кавказе Олег Александрович был отмечен орденом «За военные заслуги». Но это не единственные его боевые награды, предыдущие 4 боевых ордена военный врач получил, оказывая медицинскую помощь советским солдата и офицерам во время Афганской войны.

В марте 1996 года Олег Попов был уволен из рядов Вооруженных Сил: тяжелая контузия, которую он получил еще во время афганской кампании, в Чечне усугубилась, и его состояние здоровья больше не позволяло исполнять обязанности военного медика в прежнем ритме. После увольнения из российской армии Олег Попов – этот единственный во всех Вооруженных Силах офицер медицинской службы, который был награжден 5 боевыми орденами – 11 лет был простым военным пенсионером. Однако в 2007 году Попов был приглашен на свою нынешнюю должность. Олег Попов стал гендиректором межрегиональной общественной организации «Объединение ветеранов военно-медицинской службы России». С тех самых пор ветераны российской медицинской службы находятся под его непосредственной, личной опекой. Он старается сделать все возможное и невозможное, для того чтобы оказать своим коллегам необходимую социальную, медицинскую, а бывает и материальную помощь.

Если говорить о Чеченских кампаниях, то найдется немало солдат и офицеров, которые вспомнят российских военных медиков добрым словом. Относится к таким и капитан Александр Краско, которого на Кавказе «убивали» 3 раза. Два раза это был снайпер еще в первую чеченскую кампанию. В третий раз, уже полковником, он был подорван боевиками на дороге к Урус-Мартану. Он до сих пор не может забыть свое самое первое ранение. Тогда пуля снайпера вошла ему в шею и отбросила за бордюр. Этот бордюр и спас ему жизнь, снайпер не смог его добить. Позже через улицу его вытаскивал уже медик из их батальона. Во время спасения раненного он сам получил тяжелое ранение, но смог дотащить Краско до МТЛБ. Всего через 15 минут офицера уже оперировали в Ханкале.

После этого Александр Красно еще достаточно долгое время лечился в военных госпиталях. Вернулся в строй он только через год, а в августе 1996 года в Грозном он снова получил пулю. В этот раз офицера под плотным огнем боевиков эвакуировали на вертолете. Медицинская вертушка получила 37 различных пробоин. Но военные летчики и сопровождавшие раненых военные врачи смогли вовремя доставить 5-х тяжелораненых военнослужащих в военный госпиталь. С тех самых пор офицер Александр Краско отмечает свой день рождения 4 раза в году. И всегда поднимает рюмку и говорит тост за врачей в погонах. И таких историй, как с полковником Александром Краско, в российской военной медицине десятки, если даже не сотни.

Тем обиднее многим было смотреть на то, что происходило с российской военной медициной в последние годы. Недавно новый министр обороны России Сергей Шойгу отметил, что военные госпитали больше закрывать не собираются, по его словам у Минобороны России по этому вопросу существует своя «дорожная карта». «Закрывать мы больше ничего не планируем», – отметил генерал, который с визитом посетил Государственный летно-испытательный центр им. Чкалова, расположенный в Ахтубинске. При этом позднее Шойгу уточнил, что часть военных госпиталей будет передана в ведение Федерального медико-биологического агентства (ФМБА). В частности, речь идет о тех военных городках и гарнизонах, в которых мало военнослужащих и нет смысла содержать там большое число медицинских работников.

«Все-таки у нас во многих местах клиники вроде бы хорошие, и оборудование замечательное, но вот со специалистами похуже. Поэтому будем готовить новые медицинские кадры в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге и направлять, в том числе, и в Ахтубинск», – отметил Сергей Шойгу. Напомним, что передать военные госпитали ФМБА глава Минобороны решил еще в конце 2012 года. Тогда сообщалось, что все переданные медицинские учреждения получат статус «гражданских», и обращаться туда за медицинской помощью смогут не только военнослужащие и члены их семей, но также и местные жители.

Массовое расформирование военных госпиталей, началось по инициативе бывшего министра обороны Анатолия Сердюкова еще в 2008 году в рамках реформы российской системы военной медицины. Уже к 2009 году в стране было расформировано 22 госпиталя и несколько десятков поликлиник, а число военных врачей уменьшилось с 15 000 до 5 800 человек.

Уровень медобслуживания и его эффективность в военных госпиталях России и СССР были высокими с тех пор, как эти учреждения только стали появляться в наших городах. Качество оказываемых здесь военными специалистами медицинских услуг не подвергалось сомнению ни во времена существования Российской империи, ни во времена СССР. Казалось бы, если отрасль обладает славной и приносит очевидную пользу гражданам, то ее надо всеми силами поддерживать и развивать. Но на деле все обстоит иначе. Специалисты не устают говорить о том, что в наши дни военная медицина находится не в лучшем своем состоянии. В результате реформирования, которое осуществлялось в последние годы, была нарушена четкая преемственность от построения научного, клинического, реабилитационного комплексов до получения на выходе после прохождения всей этой медицинской цепочки здорового гражданина. И это лишь малая часть проблем, с которыми почти каждый день сталкиваются военные медики.

Одна из основных проблем – это плохое состояние материальной базы больниц и госпиталей. Многие из них были построены еще в прошлом веке, а их износ составляет от 80% до 100%. Понятно, что для их восстановления требуются существенные денежные средства. По словам Сергея Шойгу, сегодня 72% зданий эксплуатируется уже более 40 лет, большая часть из них нуждается в проведении реконструкции и капремонте, помимо этого есть острая потребность в новых помещениях. Не только ветхие здания, но и качество предоставляемых услуг сегодня оставляет желать лучшего, подчеркнул министр обороны. Вызывает тревогу слабое оснащение медицинских подразделений специализированной техникой. Это достаточно серьезный вопрос, так как отсутствие необходимой аппаратуры означает невозможность оказания качественной медпомощи в полевых условиях.

Есть проблемы и с обеспечением лекарственными препаратами. Потребность военной медицины в лекарственном обеспечении в прошлом году составила 10 млрд. рублей. Но выделено было лишь 40% от необходимой суммы. Отсутствие достаточных денежных средств в бюджете по данной статье, конечно же, никак не способствовало улучшению ситуации. Похожее положение наблюдается и по финансированию постройки новых лечебных учреждений. На сегодня процент обеспечения в строительстве и капремонте составляет не более 30–40%. Отсюда и длительные хронические недострои, и изношенность материальной базы. Некоторые медицинские объекты не вводятся в строй больше 10 лет, что не позволяет оказывать медицинскую помощь в полном объеме.

Как известно, примерно 17 регионов России полностью лишились медучреждений Минобороны. Это привело к тому, что примерно 400 тысяч военнослужащих, а также военных пенсионеров теперь вынуждены обращаться за медицинской помощью в и без того переполненные пациентами гражданские медицинские учреждения. Если в ряде регионов Центральной России военные пенсионеры, теоретически, без особых проблем могут себе позволить обратиться за медпомощью в гражданские больницы и поликлиники, то есть достаточно много уголков России, где от места проживания до населенного пункта с подходящей больницей приходится преодолевать не менее нескольких сотен километров.

Но ситуация все-таки будет выправляться. Министр обороны Сергей Шойгу распорядился выделить 1,4 млрд. рублей на приобретение новой медицинской техники, а также доукомплектацию военных госпиталей выпускниками медицинских вузов. Помимо этого должен быть разрешен вопрос по введению в эксплуатацию госпитальных судов и сделан подробный анализ необходимости и целесообразности сокращения количества военных медучреждений в ряде регионов России. Все это не может не радовать.

Источники информации:
-http://www.redstar.ru/index.php/component/k2/item/9639-lechit-po-prizvaniyu
-http://medportal.ru/mednovosti/news/2013/05/07/047mil
-http://newsland.com/news/detail/id/587854
-http://blog.kp.ru/users/2763549/post261039031

Дагестан

Людям и нациям надо было самим решать свои проблемы. Сначала из Чечни, совершенно мирно, дали уйти всем военным и даже вывести контейнеры с личными вещами. Не дозволяли вывозить лишь военное имущество и вооружение.
Вначале 90-ых пытались стравить чеченцев между собой, топорно поддерживая вооружением, нашими людьми и пропагандой из них «хороших». Это вылилось в массовую, поголовную резню русских. Затем бездарнейшей «Первой чеченской кампанией» и Хасавюртовским мирным договором, позволили террористам перенести военные действия на мирную территорию России и только такие действия велись вплоть до августа 1999 года, когда была начата «Вторая чеченская кампания».

Отслужив три года, на строгом, державном северо-западе, только-только переехал с семьёй сюда за полторы тысячи километров, на воспетый и загадочный северный Кавказ. Где другие люди, вольные нравы, складчатые горы, Черное море и фрукты прямо на улице. Какие войны? Это же почти рай. Но чуть не первая услышанная фраза: «В Дагестан поедешь».
«Первая чеченская» уже осталась в прошлом: позором на совести разносортных политиков, общественных деятелей, откровенных предателей; и незаживающими ранами на сердцах потерявших близких.
Чечня фактически стала независимым (но только от России), государством, управляемым всеми, кто накачивал её деньгами. Чем всё это закончится, можно было прогнозировать, и наверняка это делали неглупые люди новой (де-факто), тогда уже, власти. Ибо, первый удар, явившийся поводом для «Второй Чеченской компании», был нанесён не по густонаселённым районам, граничащим с Чечней и не по болевым точкам Северного Кавказа, а по нескольким горным сёлам Дагестана, с минимальным (простите меня люди за это слово) количеством жертв среди населения.

Да, да, сначала был Дагестан…
Всевозможные войсковые группировки ВС РФ располагались тогда вокруг Чечни, а вакхабизм распространялся «мирно», создавая свои пропитанные ядом ненависти анклавы за спинами «приграничных» группировок.
Наша БТГ (батальонная тактическая группа) стояла в Ботлихе, вскоре её перевели в Каспийск, куда я и попал через некоторое время. 1999 год январь – апрель проведён мною (и не только) в солнечном (летом) Дагестане.
Нас отправляли в Дагестан на полгода. Для меня, тогда, это был очень большой срок.

Кстати и о смысле перевода группировки из Ботлиховского района, граничащего с Чечней (на который и напали впоследствии боевики), в «центр» Дагестана – ни с чем не граничащий Каспийск, у меня есть догадки.
Впрочем, ни догадок, ни анализа глобальных ситуаций здесь больше не будет. Расскажу лишь о том, что видел или знаю сам.

*
Так вот. Что-то около суток пути в объезд Чечни, на автобусе с экзотическими пассажирами, периодически выходя из автобуса «для проверки документов», и глубокой ночью в Махачкале. Где-то далеко горит фонарь или прожектор - очень далеко. Он один, потому видно. Ни души. Но я знаю куда идти.
Утром веселее: солнышко и люди как люди кругом.
Э-эй, такси! Седой, грузный таксист разговорчивый, по-восточному оценивающе смотрит, но не поймет. Ещё бы: молодой, самоуверенный (днём-то!), странно одетый, коротко стриженный, явно не местный.
- Садись уважаемый, договоримся.
Живо поддерживает разговор, пара вопросов (с его то опытом), короткий вздох и внезапная смена темы:
- Это будет стоить тридцать рублей, - главное он обо мне уже знает.

Первое КПП морпехов.
- Куда мне?
- Вон так, мол, и так.
Вот родные тельняшки и незнакомые, пока лица. Мне все рады. Особенно Саня он в этой командировке пять с половиной месяцев – я его смена.
Представился командиру.
Экскурсия по лагерю: «Два капитальных здания: кухня и склад, остальное – палатки. Вот наш «дом», а вот твоя кровать. Кидай вещи, располагайся, сейчас сходим за водкой, она здесь стоит семь рублей», - Саня надолго глубоко задумался, глядя в Космос под соседней койкой, потом он в него негромко свистнул, поднялся и мы пошли…
Здесь мне предстояло провести три месяца и шестнадцать дней вычтенных из лучших лет моей никчемной жизни.

Мама пишет: «Ну, как там знаменитые Каспийские пески»?
А я до приезда сюда и не знал что здесь пески, да ещё и знаменитые.
Жили в палатках вместе с солдатами своего подразделения и больными со всего батальона. Обычная УСБ (универсальная санитарно-барачная), две печки, у нас, медпункт всё-таки: были кровати; позже выложили пол кирпичом, а когда приехал, даже в палатках, ходили по песку.
Песок, везде песок. В сапогах, в карманах, в вещах, в волосах, во рту, под ногами, перед глазами, вблизи, вдали. Песок. А ещё по нему ходить трудно. Но, привыкаешь.
Огромным полукольцом, вдали горы.
Туманы очень часто. Ночные, утренние, вечерние, дневные, круглосу¬точные.
Палатки. Лагерь обнесён МЗП* и колючей проволокой. Вот она в 50 сан¬тиметрах от моего окна. По периметру часовые. Зона.
Выход за пределы – событие.
*МЗП – малозаметное препятствие – спутанные между собой и растянутые в трех измерениях спирали тонкой стальной проволоки.

Каждое утро зарядка по берегу великого Каспия. Из его глубин Солнце всходит. И если правда, что тому, кто восход встретил, грех прощается, то там, нам, многое прощено.
В нескольких тысячах метров от берега, как мираж, прямо из воды (никакой там суши) огромное по площади здание в несколько этажей. Оно давно заброшено; серые стены, черные проёмы окон. Это уникальный, уникально построенный, единственный в своём роде, когда-то жутко секретный торпедный завод, а ныне памятник былому могуществу и схрон браконьеров…

Здесь, в целом, ещё мирно. Вот только прапорщик на фугасе по¬дорвался. Утром, на зарядке по берегу древнего Каспия: от маршрута отклонился.
От зарядки иногда отлынивали, все. В большей или меньшей степени. Мы в меньшей, но бывало.
Проснулись, сидим в палатке. Бежать никуда неохота. Разговариваем, потихоньку просыпаясь, вдруг где-то взрыв. Обратили на него внимание – неплановый какой-то.
А служил у нас прапорщик, все в какой-то спецназ перевестись хотел и зарядку вдвое делал. В тот день показалось маленькой ему огороженная территория ОГВ (оперативной группы войск) СКВО и он на пробежку за КПП (что строго настрого запрещалось), в сторону нашего стрельбища выбежал.
За ближайшим поворотом и ждал его установленный за ночь фугас: мешок селитры перемешанный с серебрянкой, детонатор, батарейка, проводки, да замыкатель: две доски на дороге, присыпанные песком, на одной гвозди на другой фольга. Это ж надо было на доску ему попасть…
Спасло его тогда несколько обстоятельств:
-селитра за ночь осырела и заряд взорвался не весь;
-направлялось и устанавливалось устройство на людей в кузове «Урала» или сидящих на броне, потому основная сила удара прошла выше;
-сам прапорщик очень маленького роста.
С тяжелейшей контузией с сильными повреждениями всей правой половины тела, истекающего кровью без сознания его доставили в МОСН (медицинский отряд особого назначения) и далее вертушкой в госпиталь.
Его спасли. А он своей недисциплинированностью спас пацанов, которые, облепив броню, через час на стрельбы поехали…
Вот так эта война начиналась.

После зарядки: завтрак, построение, больные, построение, … стрельба, баня, сопровождение колонны, учения, безделье …, совещание, ужин, вечер¬няя поверка, отбой. И так каждый день. А ещё круглые сутки личный состав, техника, командиры, конфликты, водка (такой вкусной больше нет) и хороший Кизлярский коньяк.
Это для нас Дагестан.
И так месяц, второй, третий, четвертый. Я триста солдат в лицо знал и 50 офицеров в тумане со спины.
Мы там зверели.
Я - точно.
До сих пор душа в язвах.

Нигде таким милитаризированным не был как там. В моём подчинении был прапорщик и пять солдат. И хозяйство: две палатки под личный состав и больных, автоперевязочная (развёрнутая тут же), автобус санитарный, «Урал», и БМП. Это на семь то человек! А ещё здесь же были автоматы, патроны, запас промедола, бронежилеты, медикаменты НЗ, радиостанции и прочее и прочее.
Бесконечные стрельбы, вождения, радиотренировки, учения, с выходом боевой техники, пару раз с десантированием с вертушек и один раз с моря, с огромных военно-транспортных кораблей на воздушной подушке, с выездом этой махины на берег; как в кино.
Здесь довелось второй раз в жизни стрелять из всего вообще, что стреляет, и было у нас на вооружении. В целом, моё мнение, оружие у нас хорошее: надежное и пули летят куда хочется. С СВД (снайперская винтовка) первым выстрелом, метров со ста, попал в осколок шифера с пол ладошки величиной. А заодно узнал, что снайперу ставит задачу лично командир подразделения и хороший снайпер делает один выстрел в час…
И даже с БМД-1 поупражнялся (до этого стрелял, только с БМД-3 которыми до сих пор ВДВ не переоснащены). Как там что называется? Кладешь снаряд, досылаешь его вручную, так, чтобы отсекателем пальцы не перебило. Целишься в прицел и стреляешь…
Беру снаряд, он длинный как палка, кладу, досылаю, целюсь. Рядом сидит боец и с неподдельным интересом на меня смотрит. Навожу пушку на цель… Тут командир роты, Саня, сжалился. Раскрыл один секрет, до того как я сам его узнал: сначала глаз от прицела убрать надо, он во время отдачи с пушкой ходит, а то: «Шестнадцать тонн в глаз получишь».
- Шестнадцать?
- Так говорят.
Выстрел. Внутри только пороховой дым и лязг железа, даже странно. Все остальные звуки там за бронёй.
И из ПКТ (танковый пулемет) когда стреляешь только лязг затвора и в прицел видно, как и куда пули летят: по плавной дуге, туда, куда целишься. Каждую рассмотреть успеваешь… до чего медленно…

Для нас Буйнакск – центр мировой цивилизации там: склады, прачечная, госпиталь, рынок, магазины.
Мы для него – дикари: пыльные с дороги, в поношенных камуфляжах, в бронежилетах, обвешанные оружием (а куда его девать?). Решаем быстро служебные вопросы и когортой в кафе – поесть по-человечески: картошечки, мантов, коньячок опять-таки и все там очень, очень дешево.
Колонны на Буйнакск, каждую неделю. Оружие боеприпасы, бронежилеты – у всех, радиостанции у старшего каждой машины, две вертушки сопровождения и по ходу, в безопасных местах, учения по отражению нападения на колонну.
Нас информировали, инструктировали, стращали.
Но я в игру интересную играл. Не верил, что кровь будет.

Дагестан до сих пор может служить эталоном ведения национальной политики.
На сравнительно маленькой территории проживают более тридцати национальностей. Люди одной национальности общаются здесь на родном языке, разных - на русском. Потому в городах слышится чаще всего русская речь. Это мирное равновесие достигалось веками. И в разумной национальной религиозной, да и политике вообще, заинтересованы без исключения все.
Если, к примеру, в селе или районе большинство – лаки, а затем по численности аварцы, то глава будет лак, а второй человек в администрации аварец, а третий – представитель национальности третьей по численности, например русский. Если большинство русских, то глава русский, второй человек следующей по численности национальности и так далее. Именно поэтому Дагестанцы при голосовании, любом, так единодушны. Даже на федеральном уровне: «Зачем мне другой президент, нежели моему соседу? Пусть мир будет, а там разберемся».
Восток – дело тонкое. Люди здесь другие. Не пойму я их, пока.
Вот пожилая женщина, ни с того ни с сего, сует, в карман, десятку «на сигареты».
Вот из ворот выходит маленький мальчик и щелкает в след колонне незаряженным ПМ-ом.
Вот седой гражданин показывает нам, куда стрелять надо «Если что-то начнется».
К нам здесь хорошо относятся.
Солнечному Дагестану мир нужен. Здесь это понимают почти все. Почти. И потому все в напряжении.
И беда придёт.
Но ещё почти четыре месяца размеренной восточной жизни. С её мече¬тями, базарами, праздниками, заботами, пением муэдзинов, по утрам, и нашей, здесь, службой.

Поднимаемся на МИ-8 над бетонной взлёткой, набор высоты в плавном повороте и под нами лазурное, бездонное море, слева набережная и прибрежные кварталы Махачкалы. И затем равнина, бескрайняя Дагестанская – ровная-ровная. Изредка перерезаемая длинными, извилистыми телами рек. Голые рощи да серая земля.
Километров сто и мы в Терекли-Мектеб. У нас тут взвод стоит. Вырытая землянка, в потолке окно, внутри нары человек на десять, земляной стол, в стенах углубления-полочки. «Кухня», нужник и умывальник на улице, все ниже уровня земли. Нехитрый быт. Вокруг, периметром, окопы. Круглосуточный караул. Вот в ту сторону четыре километра до «независимой» Чечни.
Форпост.

И еще впечатление: рынок в Махачкале. Продается все, но в открытую помимо всего прочего разносортная икра, красная рыба в разных видах, коньяк и телефонная связь. Да, да. Множество конурок с обычными телефонами:
- Куда звонить? … Новороссийск? Это где?... А-а… два рубля минута. Вот часы на стене. Засекай. Говори.
Непривычно.

В апреле домой. Посадили в Ил-76. Экипировка, оружие, личные вещи и запасные парашюты на подвесной системе, у каждого. Сидим, голова к голове, не вдохнуть глубоко, и летим. Домой!

А потом, в самом начале августа, заменившие нас, двинули «назад» в Ботлиховский район, длинными, обходными путями к «Ослиному уху». По дороге, избежав многих смертельных опасностей, на встречу своей судьбе.
Именно там и тогда расплатившись за уроки десятками пленных, сотнями раненных, сотнями жизней Россия научилась воевать.

В ноябре я снова побывал в Дагестане, но въехал уже со стороны Чечни…

Все части:
1 часть - http://сайт/2017/09/1.html
2 часть - http://сайт/2017/09/2.html
3 часть - http://сайт/2017/09/3.html
4 часть - http://сайт/2017/09/4.html

Наш спецкорреспондент Ярослава Танькова три недели проработала в Ханкале, в военном госпитале №22

Изменить размер текста: A A

Чеченских бойцов не любят. Даже своих

Обед. Большая часть наших подопечных ходячая, хоть и с загипсованными конечностями. В опустевших палатах остаются лежачие. Многие ждут нашей помощи. Быстренько вливаю молочный суп и запихиваю кашу с салом в одного бойца. На очереди чеченский боец-ампутант - без обеих ног. Совсем молодой парнишка из чеченского спецназа. В бою взрывом ноги по колено оторвало. Если бы сразу оперировали, - можно было бы выше колена спасти. Но пока из леса выбирались - кость гнить пошла. Пришлось отхватить «под корень». Даже сидеть не может.

Начинаю кормить. Молочный суп съедает. От второго отказывается наотрез - мусульманину сало нельзя.

Ну хоть кашу съешь!

Отворачивается. Начинаю уговаривать: «Ты - воин. Тебе можно. Ты же много крови потерял». Ни в какую. Вот блин!

Через час я за пределами госпиталя - в продуктовом магазине военного городка. Здесь всегда громадные очереди - магазинов-то всего три. Вытаскиваю из кармана ворох записочек с завернутыми деньгами - заказы от бойцов, чего надо купить. Под конец интересуюсь, есть ли говяжья колбаса. Увы, нет. Бегу искать. А то мои мусульмане с голоду окочурятся. Пока все нахожу, проходит час.

Ты где столько пропадала? - интересуется моя напарница Лена.

Да вот, пока «чехам» нашим колбасу говяжью нашла...

А по мне, так чтоб они сдохли все!

Ну, Леночка, они же не боевики, на нашей стороне воюют. Фээсбэшники же их трясли, когда они поступили, все выяснили. Им и так досталось.

Не могу. Все равно всех их ненавижу.

Я не спорю. У Ленки муж - офицер в подбитом над Ханкалой вертолете погиб и сестра. Она работала, как и Лена, санитаркой. Теперь на ее шее трое детей (один - свой, двое - сестры, которая была не замужем) и престарелая мать. Лена здесь на жизнь всей ораве зарабатывает, а ее мать из последних сил малышей тянет. Не могу я, не имею права обвинять эту действительно очень добрую и душевную санитарочку, что она простить чеченцам свою поломанную жизнь не может.

Но и пацана этого искромсанного мне жалко. Не виноват он, что его сородичи тупым ножом горло русскому солдату пилили. Этот-то парнишка пошел драться с ними на стороне всей России . Своей кровью заплатил. Не могу я сочувствовать его ранам меньше, чем ранам лежащего рядом русского бойца.

Боевики в госпитале

Ушиб яичек. Надо наложить повязку, - командует доктор, указывая на чеченского парня с ампутированной ногой. Сказал и ушел. А чеченец ни слова по-русски не понимает. И когда мы с перевязочной медсестрой потянулись руками к сокровенному, начал жаться и в ужасе таращить глаза.

Мы наперебой пытались объяснить, что так надо. Парень в ответ только еще больше зажимался и чуть ли не лягался.

Рина! - кинулась я в коридор за медсестричкой чеченкой. - Объясни ты этому болвану, что такое ушиб яичек и зачем нужна перевязка!

Скромная девственница (как все незамужние чеченки) Рина покраснела, но мужественно вошла в палату. Вместе с ней вошла неразлучная парочка раненых, но ходячих чеченских спецназовцев. Дальше начался цирк. Видимо, на чеченском «ушиб яичек» - очень длинное и витиеватое словосочетание. Меняясь в лице, Рина произносила его минут пять. А может, она просто начала издалека, но спецназовцы просто ползали на четвереньках от хохота.

Только после этого парень сдался и позволил забинтовать его драгоценность.

И минуты не прошло, как у сестринского поста началась перепалка. Наши раненые чеченцы опять после отбоя курить намылились. Ирка их чихвостит, а они огрызаются.

Ты мне не «тыкай»!

Ты - моя ровесница! И здесь, в госпитале, у меня впервые в жизни требуют, чтобы я женщину на «вы» называл.

Боевик несчастный, - шипит доведенная Иринка.

С чеченцами у сестричек, как правило, проблемы. И виноватых тут искать не стоит. Разный менталитет, у многих - подсознательная неприязнь.

К тому же чеченцы чувствуют, что их выделяют не в лучшую сторону и заранее настраиваются на агрессию. Например, их всех обязательно допрашивают фээсбэшники. Раненых, ампутантов - всех подряд. И пока досконально не проверят - не эвакуируют даже самых тяжелых. В условиях войны это логично, но им обидно.

А настоящие боевики - было дело - тоже попадали в госпиталь. Все девчонки помнят, как в отделение принесли раненого со скотчем на глазах и в отдельной палате пристегнули его наручниками к кровати. Видимо, серьезный бандит был. Сестрам запретили с ним разговаривать вообще. Даже на самые невинные вопросы отвечать. Девчонки говорят, мол, голос запомнить может, а потом отомстит за то, что русским бойцам раны залечивала. В Чечне действительно были случаи, когда боевики убивали девчонок только за то, что те общались с русскими бойцами.

Но с большей неприязнью санитарки вспоминают, как в «травму» попала женщина-чеченка. То ли Рая, то ли Луиза - каждый день новые имена называла. Она сама рассказывала, что среди боевиков была. И что среди «шахидок» в «Норд-Осте» были ее сестры.

Сестрички, конечно, гоняли ее. Но заведующий отделением просил, чтобы они с ней понежнее были. Мол, что с убогой возьмешь? Темнота - в ауле росла.

Осколок на память

Самое страшное место на этаже - перевязочная. Проходя мимо двери, невольно прислушиваешься. Стоны бывают и крики... И даже если тишина, представляешь себе, как парнишка, которому сейчас в живое мясо пихают салфетки с перекисью, зажмурился и считает розовых слонов, чтобы не закричать. Пять минут назад ты ему на каждую царапинку дула, чтобы не больно было, в пижаму укутывала. А сейчас ему прикипевшие к ране бинты с кожей рвут, потому что некогда нянчиться. Хирург - не санитарка, ему положено быть жестким и твердым, как его инструменты.

Первый раз мне довелось присутствовать на перевязке огнестрельных ранений. Привезли двоих контрактников, пострадавших при столкновении. Эти - не мальчишки. Уже взрослые мужики, сильные, взгляд уверенный в себе, пожалуй, даже жестокий. Они приехали на войну из Ростова по собственному желанию - зарабатывать деньги.

Первый парень ложится на кушетку, и сестра снимает ему временную, пропитавшуюся кровью повязку. Доктор в это время задает вопросы: когда, при каких обстоятельствах, чем именно ранен?

Повязка снята. Кисть распухшая. В основании большого пальца - черная дырка. Такая же, но поменьше, на запястье. Сестра подает мокрую салфетку, и доктор обмывает ею раны. Бурая от крови марля летит в таз на полу, за ней другая, и так, пока раны не становятся чисто-красными. Потом - осмотр спицей. Это когда тонким, длинным инструментом с крючком на конце шуруют в самой сердцевине раны. Кошмарное зрелище. Еще один осколок - в щеке, но его уже вытащили. А еще один за ухом... Стоп.

Тебе этот осколок точно достали?

Вроде да.

Доктор внимательно осматривает вздувшуюся рану за ухом бойца. Снова салфетка с перекисью, снова спица. И на свет извлекается рваный кусочек металла величиной с горошину. Осколок для головы достаточно крупный.

На тебе на память! - доктор отдает осколок бойцу.

Медсестра обрабатывает рану на голове.

Следующий!

«Придется продлить контракт, а то решат - испугался»

У второго контрактника осколком перебит нос и разорвана рука.

Грузином будешь? - шутит доктор, осматривая и обрабатывая раненую переносицу, и командует медсестре: «Пращевидную повязку».

Это когда нос забинтовывается, края бинта завязываются за ушами, а боец промеж сестер получает шуточное прозвище «пятачок».

Рана на руке гораздо страшнее. Она длиной сантиметров 10 и развалилась «тюльпаном». Самое кошмарное, что новокаин бойцу колоть нежелательно. После боя они долго выбирались из леса и, видимо, доза обезболивающего, которую он получил, была слишком велика . Поэтому доктор командует мне держать новокаин наготове, но пока не вкалывает его.

Начинается экзекуция с засовыванием внутрь раны марли. Раздается тихий хруст. Чтобы не орать, боец грызет кушетку.

Тише, а то зубы сломаешь. Терпи, - спокойно говорит врач.

Пока доктор меняет салфетку, слышу, как боец шепчет: «Найду духа, - на мелкие кусочки порежу», - и снова хруст кушетки. Наконец, он не выдерживает: «Не могу больше, давай новокаин!»

Терпи, я уже заканчиваю, - доктор невозмутим.

Я потихоньку беру бойца за здоровую руку и сжимаю. Он сжимает в ответ. Сильнее, еще сильнее... Каждое прикосновение к ране отдается в этом пожатии. У меня хрустят пальцы, но я терплю. Если уж он терпит...

Через две недели кончается контракт, - задумчиво произносит боец.

Ну вот и хорошо, как раз поправишься, и домой, - улыбается сестричка.

Нет. Если сейчас уйду, скажут - испугался. Буду продлевать контракт.

А жена, дети? Как же они? Какая разница, что скажут! - я в полном недоумении.

Мужик мечтательно смотрит в потолок:

Да, по детям и жене я соскучился... Но все равно буду продлевать.

А через некоторое время в отделение привезли офицера-контрактника с легким ранением. Как выяснилось позже, он уже лежал в «травме», и ему ампутировали стопу. Но с протезом он снова пошел воевать. Сестрички встретили офицера как старого знакомого:

Дмитрий Петрович! Вы-то что на войне делаете? Хватит с вас! Пусть другие повоюют.

А кому я еще нужен? Жена ушла... Да и делать я больше ничего не умею профессионально, только убивать.

СКОЛЬКО РАНЕНЫХ И УБИТЫХ

Дни, когда я работала в госпитале Ханкалы, выдались относительно мирными. То есть никаких особенных эксцессов не происходило. Но и тогда к нам в среднем поступал хотя бы один раненый в день. А в морг привезли около 20 трупов. Но надо учесть, что в Чечне есть еще один госпиталь - Северный. И он тоже ежедневно пополняется изувеченными мальчишками.

По словам вертолетчиков, которые постоянно перевозят этих раненых в госпитали, в среднем в день в Чечне гибнет два человека и десятерых ранят.

В дни, когда происходят теракты, эти цифры сильно возрастают. Например, из последних дат с особым ужасом санитарки вспоминают день выборов - 14 марта, когда в результате нескольких подрывов в «травму» Ханкалы поступили 14 бойцов-ампутантов.

ЧТО ЕДЯТ

Кормят в госпитале сносно. Супы бывают даже вкусными. Но все на сале, которое очень быстро осточертевает.

Завтрак: каша манная (по вкусу - на воде), кусок масла, хлеб, чай.

Обед: суп рисовый на сале, каша перловая на сале с вареным куском сала, квашеная капуста, чай (судя по жирным кружочкам на поверхности, тоже с салом).

Полдник: печенье, чай.

Ужин: картошка пюре, жареная рыба.

Минусов несколько:

Все, что на молоке (например молочный суп), сильно разбавлено водой и безвкусно.

Масло очень часто заплесневевшее.

Непонятно почему в меню почти не бывает фруктов и овощей. Неужели на плодородной земле Кавказа нельзя достать элементарные яблоки и огурцы? Ведь раненым необходимы витамины. А плодовые сады сохранились даже в разрушенном войной Грозном .

С полковником Владимиром Олеговичем Сидельниковым мы встретились в его кабинете в Военно-медицинской академии. О военных медиках я до этой встречи не имел практически никакого представления. Я думал примерно так: это обычные врачи, которым по торжественным случаям иногда приходится надевать военную форму.

Вполне академическая обстановка и внешность доктора медицинских наук, профессора Сидельникова, с его ослепительно белым халатом поверх зеленой хирургической одежды – всё это вполне укладывалось в моё представление об ожидаемой встрече. Разговор я начал с расспросов о его уникальной докторской диссертации «Медицинская помощь обожжённым в локальных войнах и вооружённых конфликтах», которую Владимир Олегович защитил, опираясь на собственный опыт лечения более чем двух тысяч обожжённых солдат и офицеров. Я интересовался также и другой важной проблемой, которую ему удалось решить: предотвращение негативных последствий переохлаждения бойцов армейского спецназа при ведении боевых действий зимой в горной местности в Чечне. Вроде всё было ожидаемым в нашей беседе. Но уже через некоторое время я почувствовал, что военные врачи спецподразделений (а доктор Сидельников служил именно в армейском спецназе) – это совершенно особая порода людей. Дальнейшее знакомство с доктором подтвердило это моё впечатление.

Кто же военные врачи на фронте на самом деле? Это люди, которые не могут расслабиться ни на секунду. Ведь нужно сделать всё, чтобы человек, получивший боевую травму, выжил и, если есть хоть малейшая возможность, снова вернулся в строй. И нередко при этом боевая ситуация заставляет их откладывать в сторону медицинские инструменты и брать в руки оружие.

За время своей службы в Афганистане, Таджикистане и Чечне доктор Сидельников не однажды оказывался на переднем крае. Два раза он был тяжело ранен. В Афганистане во время боевого выхода «духи» взяли его в плен, но наши десантники его быстро отбили. В другой раз, оказавшись во время боевой операции единственным офицером в боевой группе, он принял командование на себя. И потом почти сутки группа вела бой в полном окружении в немыслимых условиях, когда превосходящий по численности противник находился на расстоянии броска гранаты. Доктор Сидельников был непосредственным участником и первого, в 1994 году, и второго, в 1999 году, штурмов Грозного… В своих воспоминаниях он вновь и вновь возвращается к самым трагическим событиям афганской и чеченской войн, непосредственным участником которых он был. Но об одном его бое я решил рассказать отдельно (см. ).

Сергей Галицкий

СТАНЬ УЧАСТНИКОМ

НАРОДНОГО ФИНАНСИРОВАНИЯ

ПРОДОЛЖЕНИЯ КНИГИ «ИЗ СМЕРТИ В ЖИЗНЬ…»!

(Перевод любой суммы на карту Visa Сбербанка №4276550036471806)

Более подробно, о чём именно рассказывается в 4-й томе книги «Из смерти в жизнь…», а также о других способах перевода денег, можно прочитать в блоге Сергея Галицкого: http://сайт.