Во время войны законы молчат. Высказывания и афоризмы о мире и войне

ЛУКАН Марк Анней Лукан (39–65) – римский эпический поэт и писатель.* * * Не дается даром победа над тем, кто готов подставить под удар свою грудь. От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд. Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его

Роман «SARA» о суровой судьбе молодой девушки Сары, которая в свои шестнадцать лет прошла адский путь трех концентрационных лагерей во время Второй мировой войны 1939-1945 г. и чудом выжила. В лагере Берген-Бельзен, судьба Сары пересеклась с судьбой Анны Франк, которая умерла от сыпного тифа, но после посмертной публикации ее дневника, она стала символом всех евреев, убитых во время Второй мировой войны. Роман написан по рассказам Стэфани Хельблинг, дополненных творческим вымыслом автора.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги SARA. Во время войны законы молчат (Елена Фиштик) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Глава 3. Война

«В наше время у еврея есть лишь один выбор: либо стать сионистом, либо перестать быть евреем.»

Кроссман

И в тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев.

Формальным поводом к погрому стали расстрелы заключённых в тюрьмах Львова, которые НКВД провело при отступлении Красной армии.

Бориса забрали в армию очень спешно, это сразу же насторожило Эмму и Сару.

Борис, настойчиво просил маму, чтобы они срочно уехали вглубь страны.

О вероятности войны уже давно ходили не только слухи, но намеки в прессе, по радио.

После начала Второй мировой войны (1939) и захвата Гитлером Польши, её восточную часть оккупировала Красная Армия в соответствии с секретными протоколами к пакту Риббентропа-Молотова.1

Поскольку, Львов в то время населяло большое количество евреев (около 180 тысяч), а это почти половина всего населения города, советские власти летом 1940 года, опасаясь внезапных военных действий и вторжения со стороны Германии, выслали около 10 тысяч еврейских беженцев из Германии и Польши вглубь СССР.

Львов, хоть и входил в состав Польши, уже управлялся советской властью, которая, не проявила должной заботы о еврейском населении Львова, не отправили их вглубь страны.

Коренные Львовские жители и сами не желали покидать свои дома, они верили в то, что немцы не причинят им зла, как это и было ранее.

Семья Сары так же предпочли остаться во Львове, да и надежда теплилась на здравомыслие политиков.

Не смотря на множество, разного толка, поступающей информации; и из легальных и нелегальных источников, люди отказывались верить в полную потерю разума у всего Мира.

Советским людям внушали полную защищенность со стороны Кремля.

Они, в своем большинстве, как малые дети, беспрекословно верили и доверяли себя своему руководству, особенно простой люд.

Уже в первые дни после 29 июня 1941 г., даты вступления немцев во Львов, в городе прошли инсценированные ими погромы, унесшие жизни нескольких тысяч евреев.

Через несколько дней в лесу под Билогорщей немцы расстреляли 1400 мужчин-евреев.

Весь июль 1941 года немцы и украинская вспомогательная полиция уничтожали в лисиничским лесу под Львовом еврейских политических деятелей и интеллигенцию, а также евреев, захваченных в городских облавах.

Были взорваны или сожжены почти все синагоги города.

Когда в понедельник, 30 июня немцы входили в город, из горящих тюрем доносился запах не захороненных трупов.

Было обнаружение тысяч полуразложившихся трупов политических заключенных, которые были убиты НКВД в предыдущие дни, когда советы осознали, что стремительное немецкое наступление не дает возможности эвакуировать тюрьмы.

Представители немецкой армии уже во второй половине 30 июня сообщали, что население Львова обратило свой гнев на убийц из НКВД против «евреев, живущих в городе, которые всегда сотрудничали с большевиками»

В тот же день еврейские мужчины были согнаны на, так называемые, «тюремные работы» – раскапывать и выносить тела убитых в тюрьмах.

Борис очень переживал за маму и сестру.

Он постоянно просил их в своих письмах не выходить на улицу, прятаться в подвале, в случае опасности.

Но, они все же тайком выбирались из дома в поисках еды и воды.

Однажды Сара выбежала из дому с ведром набрать воды, только она завернула в арку дома, как в полутьме ее глаза встретились с горящими огоньками напротив.

Сначала она застыла на месте от страха, затем приглядевшись, распознала соседского парня, которого иногда видела во дворе.

Парень тихо сказал:

– Не ходи туда. Не ходи! Там погром.

Сара ни разу сама не видела погромов, но уже была наслышана о них и о зверствах над евреями.

Она задрожала и повернулась, чтобы бежать обратно домой, но парень остановил ее:

– Идем к нам, быстрее. К нам они не сунутся. Я слышал, что сегодня по домам евреев пойдут.

– Нет! А как же мама? – взмолилась Сара.

И тут вдруг со стороны ее двора раздались крики, плач.

Парень схватил Сару за руку и потащил в свой подъезд.

Она бежала за ним всхлипывая и не понимая ничего, в голове – каша, перед глазами что-то мелькает, но она ничего не может разобрать.

Заскочив в подъезд, они быстро спрятались за входную дверь, так как услышали стук открывающейся двери на первом этаже.

Из квартиры спешно вышел большой мужчина и быстрым шагом направился на улицу поглазеть на очередной погром.

Сара и ее спаситель стояли за дверью и наблюдали в щель.

Уже третий день в городе шли галичанские народные гуляния в форме еврейского погрома.

Погром был организован немцами совместно с бандеровской «украинской народной милицией».

Сара смотрела в дверную щель и содрагалась.

Обезумевшие мужики палками били женщин и сгоняли их во внутренний двор дома.

Двор, в считанные минуты наполнился гулом, криком, плачем и мольбой вперемешку с бранью, выстрелами, гулким звуком камней и палок о спины еврейских женщин.

Во двор сгоняли уже полураздетых женщин и продолжали их добивать и сдирать оставшееся белье.

Женщины кричали, молили о помощи, над ними продолжали издеваться, заставляя ползать на коленях с поднятыми руками.

Били и руководили погромом, в основном свои, то есть народная милиция, а немцы бегали и фотографировали.

Из квартир повыскакивали люди и смотрели на весь этот беспредел, не смея и пикнуть.

Толпа смотрела; кто с жаждой мести, кто с презрением, кто с сочувствием.

А на их глазах терзали евреев, за то, что они евреии, и все, только и вина их была в этом!

Из толпы доносились выкрики активистов:

– Евреи кочевники и голодранцы…

– Шкурники…

– Материалисты чертовы! Бей жидов!

– Еврейские коммунисты!

– Бей, бей, бей…

– Еврейские капиталисты!

– Украина для украинцев!

– Бей жидов!

– Юде! Юде!

Бандеровцы были убеждены, что евреи были основной поддержкой коммунистов и в значительной мере несли ответственность за репрессивные действия против украинцев.

Повсюду валялись листовки с призывами: «Знай! Москва, Польша, Мадьяры, Жидовство – это враги Твои! Уничтожай их!», «Марксизм – еврейская выдумка» и «сталинские и еврейские комиссары являются главными врагами народа!»

– Бей это отродье!

Львовские активисты хватали очередную девушку и раздевали ее догола, затем требовали, чтобы она на коленях ползала, они не чурались раздевать донага даже пожилых женщин, мужчин.

Сара прильнула лицом к щели и безмолвно рыдала, глядя на ужасающую картину.

Совсем рядом, Сара даже задержала дыхание, бандеровский милиционер с повязкой в приподнятом настроении, протащил за волосы молодую женщину, совершенно голую и полуживую.

А следом, солидно одетый галичанин, пинал ногами пожилого еврея.

К нему подбежали народные милиционеры и радостно стали добивать его, а затем, как тушу потащили, хвастаясь толпе.

Немцы-часовые совершенно не вмешивались, все преподносилось, как «акция самоочищения».

Самое страшное, что для многих участников погром был веселым народным гуляньем, карнавалом по-галичански.

Народная милиция кривлялась перед камерами немцев, которые охотно их фотографировали, как редких «обезьян».

Наблюдая всю эту картину, Сара внезапно потеряла сознание.

Парень подхватил ее на руки и бегом пронесся по лестнице на второй этаж.

Дома его встретили перепуганные родители и братья:

– Ты где ходишь, Артур? – не успев досказать, мама прямо падает на стул, увидев сына с Сарой на руках.

– Ой, беда! Что теперь будет? – плача, шептала мама.

– Да ничего не будет, мама! Они к нам не сунутся. Все вокруг знают, что мы поляки. Ты же знаешь, что они только русских евреев берут, – успокаивал мать Артур.

– Давай скорей сюда, – отец показал сыну на маленькую комнату.

Сару уложили в кровать, она начала приходить в себя, по лицу текли слезы, ее глаза были устремлены в одну точку на потолке, она постоянно шептала:

– Мама, как же моя мама?

– Сара, когда закончится погром, мы сходим и узнаем все про твою маму, – успокаивал ее, и сам изрядно напуганный, парень.

– Откуда ты знаешь как меня зовут?

– Я привозил продукцию в вашу школу и сразу тебя заметил, тебя подруги окликнули по имени, – Артур слегка покраснел и отвел глаза, повторив, – я сразу заметил тебя.

Немного помялся и не зная о чем говорить, добавил, – Я тоже эту школу заканчивал.

Сара молча на него посмотрела, и для приличия, просто для поддержания разговора спросила:

– Ты тоже семь классов окончил?

– Да, – браво и радостно ответил Борис, – я три года назад закончил.

– А я в этом году.

– А я когда тебя увидел, подумал – балерина. У тебя такая тонкая фигура! – оживился Артур.

– Ты угадал, я занимаюсь балетом не первый год. Вот теперь передо мной делема: я люблю математику и балет.

Что сделать своей профессией?

– Конечно балерина! Это так необычно!

– Ты любишь балет?

– Я люблю т…, – Артур осекся. Он даже испугался, что выдал себя с потрохами.

Ситуацию спасли братья, которые вставили очередной комментарий о происходящем на улице.

Отец стоял рядом, тяжело вздыхая и мотая головой из стороны в сторону:

– Почему вы не уехали? На что вы надеялись? Вы не поверили слухам, о том, что русским евреям несдобровать, в случае оккупации нацистами, а поверили, что вас защитит власть? Так и что?

Советская власть даже не вспомнила о той смертельной опасности, которая грозила евреям Львова.

А вот гром и грянул!

– Ой-ой! – всхлипывала мама.

– Да, да! Именно так – людей, не только не эвакуировали, но даже не проинформировали о необходимости покинуть Львов.

Уезжали только немногие, которые по слухам не могли надеяться ни на что хорошее, они же и убеждали многих евреев уехать, пока не поздно.

Но, мало кто мог поверить в то, что советская власть не защитит их!

Минуты превращались в невыносимую вечность.

Сара искусала все губы от напряженного ожидания конца погрома.

Она металась по комнате, то и дело спрашивая, подглядывавших в окно братьев:

– Ну, что там? Расходятся?

– Да, уводят последних жертв, еще остались убитые – их уже тоже начинают грузить, скоро уйдут – ребята сочувствовали Саре и хотели поскорее сообщить ей, что все окончено.

Голова Сары гудела и раскалывалась, она с трудом дышала, она не находила себе места.

Еда и чай, предложенные ей, так и оставались нетронутыми, не смотря на то, что она была очень голодна.

Часы монотонно отмеряли секунды.

Казалось, мир завис над пропастью.

На первом этаже дома, у родителей Артура был свой магазин мороженного.

Это был большой магазин, при котором имелся и цех по производству этой продукции.

Семья владела этим бизнесом уже давно и была основным поставщиком мороженного, не только по всему Львову, но и по многим городам Польши.

Хельблинги славились невероятной добротой, в их доме всегда было много народу.

Они делились едой с соседями.

И, не смотря на то, что были очень состоятельной семьей, сами жили скромно, без излишеств.

Хотя дом был у них большой и все обставлено со вкусом.

Отец окликнул Артура:

– Артур, кажется все успокоилось. Пойдем спустимся со мной в магазин.

– Да, отец, – он повернулся к Саре и сказал ей, – я скоро.

К Саре подошла мама Артура и настороженно спросила:

– Вы давно знакомы?

– Нет, – втянув шею в плечи, – прошептала Сара.

– А кто твои родители, Сара?

– Мы приехали из Запорожья с братом и мамой, а папа мой давно умер, – помолчав добавила, – брата сюда прислали на работу.

Материнское сердце, не могло не почувствовать, что ее сын серьезно влюблен в эту девушку.

Она хорошо понимала, что ситуация складывается совсем не простая.

Конечно, не о такой партии она мечтала для своего любимчика!

Мария, и ее семья из знатного польского рода, с вековыми традициями, достаточно твердо стоящие на ногах, богатые и глубокоуважаемые в родном Львове и за его пределами.

Она – Мария Таубер – из семьи магнатов – фабрикантов, ее муж, просто из легендарной семьи.

Кто не знает семью Хельблинг и их прославленные магазины?

Сколько желающих из знатного рода хотели бы породниться с этой семьей?

А тут вдруг – русская!

И как ей виделось – коммунистка.

Ни красота Сары, ни фигура, ни молодость, ни ее роскошные волосы, ни образованность и балетные классы, никак не могли смягчить настрой мамы Артура, которая, всем своим видом, давала понять Саре свое брезгливое отношение к ней.

Единственное, что ее, хоть немного успокаивало – она тоже еврейка.

Но, все же между польскими евреями, практически, элитой, и русскими – была большая разница, по крайней мере, для еврейского народа.

Спустя минут пятнадцать, в комнату вбежал Артур с пакетом в руках и сказал Саре:

– Все утихло, Сара. Я тебя проведу домой, – и он протянул ей пакет, – это тебе и твоей маме.

– Что это? – Сара обомлела.

– Это еда для вас.

Тяжело вздыхая, рядом стояла мама Артура, и неодобрительно махала головой, глядя поочередно на мужа, сына, Сару.

– Я не возьму, – сказала Сара и положила пакет на стол.

– Нет возьмешь, – настойчиво заявил Артур, – буквально впихивая пакет ей в руки.

– Бери, бери, – великодушно объявила мама Артура.

В этот момент в комнату зашел отец и скомандовал Артуру:

– Пора. Я все проверил – никого!

Артур схватил Сару за руку и они направились к выходу.

Сара уже по дороге благодарила своих спасителей.

Дом, в котором жила Сара с мамой был совсем рядом, но преодолеть даже маленькое расстояние, после увиденного, было очень страшно.

Однако, на улице, как смело – ни души!

Артур и Сара прошли быстрым шагом расстояние до дома Сары, так ни с кем даже не встретившись, – все люди были напуганы и укрылись по домам.

– Мама, мамочка, – плача и причитая, Сара кинулась обнимать ее.

– Дочь, как ты? Где же ты была? – дрожа от приступа страха за свою Сару, прижимала к себе свою кровиночку, Эмма, вновь и вновь, как заведенная, находясь, все еще в шоковом состоянии, бубнила:

– Где же ты была? Где же ты была?

– Мамочка, я так боялась за тебя! Я только за водой вышла… Только вышла… А они налетели… А это Артур…

– А я уже все передумала, – рыдала мама.

– Не плачь мамочка! Не надо! Все хорошо!

– Да, да, моя радость, да мое солнышко!!! Все хорошо! Бог есть, бог есть! Бог есть… – Эмма не отпускала Сару из объятий, и совершенно не замечала Артура.

А Артур стоял у двери и радовался за них, за их счастливые лица.

Он улыбался, ему было хорошо.

Наконец, Сара положила на стол пакет с едой и сказала маме:

– Мама, это Артур. Он меня спас. Он спрятал меня у них дома, они тут рядом живут, ну ты знаешь – это их магазин мороженного.

– Спасибо, спасибо, – разглядывая Артура, повторяла мама. – Так это молодой Хельблинг? Проходите, что же вы стоите в дверях? Вы работаете у своего папы?

– А это еда, мамочка, – перебила маму немного возбужденная Сара.

– Откуда?

– Это его семья собрала для нас.

– Не надо. – Эмма была через чур гордая женщина. Она даже в лице изменилась. Стала строгой, и недавняя улыбка благодарности мгновенно исчезла с ее лица.

– Берите, берите, мы от чистого сердца, – улыбаясь сказал Артур, и поспешил откланяться, пока мама Сары не всучила ему пакет в руки.

Напевая любимую мелодию, Артур шел домой и мечтал, мечтал.., вспоминал как нес Сару на руках, как близко они стояли друг к другу, прячась за дверью, как она лежала на его кровати.

И ему захотелось поскорее очутиться дома, улечься в кровать, где еще совсем недавно лежала прекрасная девушка его мечты.

Во время войны законы молчат

Елена Фиштик

© Елена Фиштик, 2017

ISBN 978-5-4485-4603-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается

Стефании Хельблинг, а так же моим родителям

Фиштик Владимиру Александровичу и Нине Афанасьевне,

родившимся накануне Второй мировой войны и хлебнувшим голод и холод, страх и ужас, преследовавшие их все эти жуткие годы войны.

Так же я посвящаю роман моим бабушкам Марии и Елене,

дедушкам Афанасию и Александру, прошедшим этот страшный путь, сохранив честь и достоинство, спасая своих детей и всему человечеству!

Глубочайшая истина есть порождение глубочайшей любви

Картина Е. Фиштик

Июль 2013 года

Я, волей обстоятельств, оказалась во Флориде.

Хотя, собиралась предпринять эту поездку немного позднее, ведь здесь живет моя сестра Ната с семьей.

Я стараюсь почаще их навещать, хоть и живу довольно далеко – в Москве.

Утреннее солнце ласково греет мои плечи, океан с нежностью ласкает мои ноги, волна за волной спешит мне навстречу, ведь мы всегда рады друг другу, я люблю с ним говорить и молчать, я люблю бродить по белому песку, безупречного берега огромнейшего и мощнейшего живого организма, я люблю с ним вместе мечтать.

Когда я загрущу, океан обязательно меня взбодрит и успокоит.

Кажется, что он все про меня знает, он все чувствует, и мне рядом с ним так хорошо!

Сегодня я брожу по побережью и обдумываю написание книги о преданности и любви.

Эту книгу я задумала написать уже давно, но, как это часто бывает, к конкретным действиям мы приступаем лишь тогда, когда созреем окончательно, или когда обстоятельства подвигнут нас к этому.

В моем случае и то и другое вместе.

Историю, которую я хочу вам поведать, трудно придумать, это не вымышленная история, хотя, как в любом романе, здесь присутствует довольно много моей фантазии.

Передо мной сидит пожилая, но элегантная, миссис Стэфани Хельблинг.

Она давно живет во Флориде, куда переехала из любимого Нью-Йорка, вслед за своими сыновьями.

Стэфани – изящная дама преклонных лет, всегда одета с большим вкусом, на грани стилей – между сдержанным классическим и экстравагантным.

Всегда приятно смотреть на ее жесты, манеру общения.

Невероятное и поразительное умение быть одновременно по-королевски превосходной, и в то же время, совершенно искренней и простой.

Это подкупило меня уже давно, мы знакомы много лет, но я не перестаю удивляться и восхищаться ею.

Именно о таких людях пишут книги.

Об их жизненном опыте, о трудностях и невзгодах, о потерях и завоеваниях, о прекрасной и вечной любви, о красоте внутренней и внешней.

Надо сказать, что рассказ этот начался уже давно, сразу после знакомства со Стэфани.

Тогда, я просто была сторонним слушателем, Стэфани рисовала картину своей жизни моей маме – Нине, у них удивительно теплые и неподдельно искренние отношения.

А в этот мой визит во Флориду, Стэфани охотно согласилась встретиться со мной, для обсуждения будущей книги, она готова поведать миру историю большой любви, которую она пронесла через сверх испытания, и не утратила ее по сей день.

Ее лицо стало напряженным, и она предалась воспоминаниям.

Я наблюдаю за ее изящными жестами и внимательно слушаю рассказ девяностолетней женщины.

Ах, да, необходимо сказать как мы с ней познакомились.

Мы, в некотором роде, родственники.

Стэфани – мама Марка, супруга моей сестры, Натальи.

Пожалуй, достаточно для предисловия.

Воспоминания Стэфани унесли ее в далекие сороковые годы двадцатого века, это самые страшные, и вместе с тем, самые знаковые, для нее, годы.

Тогда еще ее звали Сарой Авербах, и ей было всего шестнадцать.

«Бог существует, ибо Он необходим.»

– Сара, давай быстрее, корабль нас ждать не будет.

– Я уже почти готова, мама. А где Борис?

– Брат уже выносит вещи на крыльцо, пожалуйста, поторопись.

Сара выбежала из своей комнаты со следами слез на глазах.

Она пыталась их скрыть, но от мамы ничего не утаишь.

– Ой-ой-ой! – Эмма развела руками.

– Мама я не хочу в Польшу. Ну почему именно Борьку отправили во Львов на работу, будто бы больше нет физкультурников в нашем городе, – воскликнула Сара, обиженно надув маленькие губки, добавив, – ну хотя бы Маня с нами тоже поехала, я так буду скучать по сестре.

– Деточка моя, у Мани – семья. Ты ведь прекрасно знаешь, что Мося не может бросить свою парикмахерскую.

– А почему?

– Сара, его бизнес хорошо идет. Да и вообще, Моисей, «маменькин сыночек» – они его не отпустят.

– А ты что, скучать по Мане не будешь?

– И по Манечке и по внучку, по моему маленькому Изе, я буду очень и очень скучать, но что делать!?.. – Эмма отвернулась, что бы скрыть, навернувшиеся слезы.

– Мамочка, успокойся, – плача, обнимая маму за талию, просила Сара.

– Доченька, и ты не плачь, все будет хорошо, надо же понимать, раз партия послала именно Борю, значит, именно он там нужен, именно его знания, а ты полюбишь Львов, мы полюбим, так же, как свой родной город, Запорожье. У тебя появятся новые подруги, – Эмма заботливо прижала к себе дочь и погладила по шикарной волнистой шевелюре волос.

Шелковые пряди раскинулись по плечам молоденькой, и невероятно миловидной девушки. Она всегда очень гордилась своими волосами.

– А у Мани семья, она никак не может ехать с нами, – продолжила мама.

– Да, я все понимаю.

Именно в этот момент Сара почувствовала как закончилось ее детство и она вступила в новую, взрослую жизнь.

Ей предстояло, не только сменить город проживания!

Ей предстояло познать все, самые полярные стороны жизни.

И никто из них не мог знать, что их ждет впереди.

Лето 1940 года

Дорога предстояла длинная.

Судно направлялось по Днепру в Киев.

Пассажиры расположились прямо на полу трюма, было довольно тесно, но Борис нашел укромный уголок, где Сара и мама могли устроиться немного поудобнее.

Рядом полулежала беременная молодая женщина.

У нее было перепуганное лицо, она, то и дело, руками защищала большой живот от толкотни, казалось, она родит прямо сейчас.